– Я с волком! – визжит Милена. – Пустите, иначе всех перекусает!

Публика шарахается. В полсекунды преодолев коридор, прихлопнув дверью мой пушистый хвост, Зубкова вылетает из клуба. Не делая паузы, она на всех парах мчится к Райсовской площади – к парковке, где осталась тачка.

…Нукекуби, пошатнувшись, опустился на танцпол рядом с Амелиным. Взявшись большим и указательным пальцами за плоский нос, японец дернул его вниз, и кости встали на место, издав сочный хруст. Проведя другой рукой по голове партнера, нукекуби поднес ее ко рту, осторожно лизнув ладонь.

– «Джек Дэниэлс», мятный ликер, пиво-лагер, – со знанием дела сообщил он. – О… козье молоко, если не ошибаюсь. Гребаный альп, и зачем его ангелы сюда принесли? Тебе следовало пальнуть, когда Милена была в проеме. Но ты этого не сделал? Супер. Радуйся, мы их снова упустили. Это не триллер, а французская комедия с киллерами-неудачниками. Где твое оружие? Мой револьвер заклинило на первом выстреле: если не везет, то по-крупному.

Не отвечая, Амелин с ненавистью сплюнул молоко. Пошарив по оплавленному полу, он деликатно, одними кончиками пальцев в «наперстках» поднял серебряную пулю. Сдув пыль, заключил ее в нагрудный карман.

Нукекуби поразила весьма неприятная догадка.

– Слушай… – сказал он пугающим шепотом. – Куда делся твой револьвер?!

Амелин грустно развел руками. Поднявшись на ноги, взял с подставки на столике черные салфетки: толстая бумага впитала кровь с разбитого лица.

– Нам срочно нужно оружие, – констатировал нукекуби. – Если не для меня, то хотя бы для тебя. Я без ствола чувствую себя голым, как женщина в мужской бане. Давай позвоним Карлу из телефона-автомата в метро и подъедем за новой пушкой; у него как минимум одна в запасе. Заодно разживемся информацией. Карл дал наводку, что Милена и офисный планктон появятся здесь. Значит, отслеживает их передвижение, как мы и договаривались. Эх, и некстати возник этот молочный урод! Хорошо еще, что босс переслал с курьером малую толику средства, иначе с альпом не справиться. Не вампир, а терминатор.

Тщательно обходя очаги огня, напарники вышли из горящего клуба. Над рифленой крышей «20 костей» поднималось пламя, со стороны Красной площади слышался вой полицейских сирен. До поглощения дня пастью вечера оставалось всего полчаса, толпы упырей уже наводнили грязные тротуары, спеша на работу. У Центрального телеграфа тусовалась внушительная кучка пинкхэдов – ультраправых вампиров, обожающих переодеваться в людей, нанося на лица розовую краску. Движение набирало популярность среди незрелой молодежи – из тех, кому едва исполнилось сто лет: «косить» под людей стало модно, стильно и опасно. Упыри-маргиналы, замотав клыки красными платками, нападали в метро на куанг-ши, копируя стиль охотников за вампирами. Общество осуждало пинкхэдов: на ТВ велись дискуссии, как в мире победившего вампиризма появляются моральные уроды? Неформально идеи пинкхэдства разделяло приличное количество упырей, даже газеты печатали мнения – мол, если бы вампиры когда-то объединились с людьми, сейчас бы никто не знал о кризисе, для экономики лучше, когда на биржах коровья кровь соседствует с человеческой. Пинкхэды проводили нукекуби тяжелыми взглядами из-под очков, но активных действий против «косоглазого» предпринимать не стали: полицейские сирены звучали совсем близко. Завернув за угол здания телеграфа, Амелин и Итиро исчезли в метро.

..Я обернулся вампиром, едва только Милена опустила мою мохнатую тушку на асфальт у машины. Достала из сумочки ключи, но открыть дверцу не смогла – свалилась рядом от усталости. Мне ужасно неприятно. Во время превращения в волка в тело втягиваются и ботинки, и рубашка; и даже кошелек с телефоном, причиняя довольно болезненные ощущения.

– Ты спас мне жизнь… – тихо говорит Милена и улыбается. – То есть, не знаю, уместно ли слово «жизнь», я же мертвая… в общем, ты рисковал собой ради меня. Знаешь, напомнило… Как-то раз в снежную пургу папа принес маме полузадушенного человека. Голодный, но сам не ест, сидит и ждет терпеливо, пока она теплокровному шею прокусит и из артерий горяченького напьется. Я в уголке черепами играю, искоса смотрю – и меня холод пробирает. Такая романтика, плакать даже хочется, думаю: вот она, ЛЮБОВЬ. Оба в кровище перемазанные, сидят, как голубки, щебечут, обнимаются… Мне всегда хотелось иметь семью – чтобы мой мужик принес мне кровушки и мы выпили ее вместе. Но пришлось пробиваться одной…

– Тебе попса мозг съела, – откашливаюсь я. – Нам надо сматываться, а ты сидишь тут, сопли розовые разводишь про любовь. Ударь меня, и поехали.

– Знаешь, а вот чего-то не хочу, – усмехается офицер Зуб-кова.

– Что?! – не верю я своим ушам.

Она наклоняется ко мне – черные глаза до краев полны льдом. От губ исходит морозное дыхание. Чудесные, холодные губы трупа, восставшего из гроба для питья горячей крови. Мертвая кожа шелушится, замечательный пергаментный цвет… и запах духов, кружащий голову. Все упыри используют стойкий парфюм – бальзамирующую жидкость для покойников. Невообразимо, как кружится голова. Наши губы почти соприкоснулись…

У меня в кармане звонит телефон. Обычно я не беру сотовый, спасаясь от кредиторов. Но расслабленность превращения делает свое дело. Милена не успевает сказать ни слова, я быстро подношу трубку мобилы к уху:

– Алло.

В динамике – взволнованный голос Веры.

– Где тебя носит? Начальство рвет и мечет. Обещало уволить, если не приедешь через пять минут. И вот еще, совсем забыла тебе сказать…

Она произносит пару фраз, и меня бьет, словно током – по спине бегут горячие мурашки. Выслушав ее, я ничего не говорю. Просто отключаю сотовый, сую обратно в карман. От сказочного романтизма Милены не осталось и следа. Скалится, как сто охотников за вампирами.

– Придурок, – шипит она. – Забыл, что по мобиле вычисляют? Дай сюда.

Сложив телефон, она бьет его об асфальт. На стекле сеть трещин, батарейка улетает в сторону – в общем, аппарату кранты. Не удовольствовавшись содеянным, Милена давит «