вопросах, а на далеких от этого проблемах. Существует множество забавных историй (не всегда достоверных) на эту тему, героями которых являются Джон Селден, Исаак Барроу, Исаак Ньютон, Монтескье, Иммануил Кант, Сэмюэль Джонсон, Адам Смит, Анри Пуанкаре и Норберт Винер.

По словам Энтони Вуда, оксфордского ученого и сплетника, в книгах, завещанных Селденом Бодлианской библиотеке, «несколько раз находили очки, которые мистер Селден вложил между страниц, но забыл вынуть»[652]. По словам другого любителя слухов, Джона Обри, Барроу настолько «глубоко погружался в свои мысли», что не замечал, как заправляли его кровать (когда он якобы в ней находился), «иногда забывал надеть шляпу, выходя из дома» и как минимум один раз вышел в «наполовину надетой мантии»[653]. Ньютон забывал поесть, а когда жил в кембриджском Тринити-колледже, иногда выходил к обеду в церковном облачении, словно собирался на службу[654]. Про Адама Смита говорили, что он однажды прошел пятнадцать миль, даже не заметив, что на нем домашний халат[655].

По словам племянника Пуанкаре, тот «размышлял за обеденным столом, на семейных празднествах и даже в салонах», а один из друзей отмечал, что мыслями он «почти постоянно где-то витал». Рассказывали, что однажды Пуанкаре отправился на прогулку и обнаружил у себя в руках клетку для птиц, которую прихватил с собой несознательно[656]. Что до Норберта Винера, то, согласно широко известному анекдоту, он однажды не узнал собственную дочь. По сравнению с такими примерами склонность Карла Полани забывать перчатки, шарфы или даже паспорт кажется легкой экстравагантностью[657].

Память

Любознательности и способности к концентрации недостаточно, чтобы сделаться полиматом. Еще одним важным качеством является память. Кант был, безусловно, прав, когда видел в полиматах «удивительные феномены памяти», хотя с его стороны несколько нелюбезно подчеркивать именно это свойство в ущерб остальным. В любом случае люди, знавшие полиматов лично, часто вспоминали эту особенность. Например, племянница Блеза Паскаля, Маргарита Перье, отмечала его выдающуюся память. Друг Томаса Брауна писал, что «его память была емкой и цепкой», а два современника Гилберта Бёрнета упоминали его «изумительную память». Один из друзей доктора Джонсона вспоминал, что его память была «настолько цепкой, что он никогда не забывал того, что прочитал или услышал»[658]. Друг Кондорсе говорил, что «его память до такой степени феноменальна, что он ничего не забывает»[659]. Жорж Кювье был «одарен памятью, в которой сохранялось все, что он видел и читал, и которая ни разу не подводила его ни в одном деле… длинные перечни правителей, аристократов и самых сухих хронологических фактов, однажды уложившись у него в голове, уже никогда не забывались»[660]. Маколей тоже славился отменной памятью, которая позволяла ему цитировать наизусть целые тексты, в том числе «Потерянный рай», «Путешествие пилигрима» и «Песнь последнего менестреля»[661]. По словам одного из друзей, Сент-Бёв обладал «изумительной памятью на все»[662].

Из более близких к нам по времени полиматов отличной памятью мог похвастаться Винер. Один из друзей Джона фон Неймана удивлялся его способности, «единожды прочитав книгу или статью, цитировать ее потом дословно». Другой свидетель отмечал, что память Неймана была «просто непостижима – в ней, как на фотографии, запечатлевалось все, что он когда-либо узнавал или видел» (Нейман еще не раз будет упомянут в этой главе, поскольку его способности, судя по всему, соответствуют всем пунктам ее воображаемой «анкеты»)[663]. Дороти, супруга Джозефа Нидема, и некоторые из его коллег говорили о его «фотографической» или «фантастической» памяти[664]. Фернан Бродель называл свою память «слоновьей»: она позволила ему написать бóльшую часть огромного труда о средиземноморском мире, когда он находился в лагерях для военнопленных, не имея доступа к книгам и выпискам.

Скорость

Способность усваивать новые виды информации – и чем быстрее, тем лучше – необходима всем полиматам, и, как утверждается, некоторые ею обладали. Один из современников Гилберта Бёрнета отмечал его «способность быстро схватывать», а сам Бёрнет говорил, что его память «усваивает вещи сразу»[665]. Товарищ Луи Агассиса по Цюрихскому университету писал: «Агассис знал все. Он всегда был готов выступить по любой теме. Если это был предмет, с которым он был незнаком, он изучал его и быстро им овладевал»[666]. Точно так же биограф Маколея отмечал его «способность с одного взгляда усвоить содержание печатной страницы». «Он читал книги быстрее, чем другие их просматривают, а просматривал в таком темпе, в котором другие успевают только перевернуть страницу»[667]. Друг Робертсона Смита отмечал «необычайную быстроту его ума, который мгновенно усваивал знания почти по любому предмету».

Полимат Кеннет Боулдинг говорил о другом полимате, Анатолии Рапопорте, что тот был «человеком со способностью учиться необычайно быстро»[668]. Уолтер Питтс «был известен тем, что за несколько дней усваивал содержание учебника по новому для него предмету»[669]. Джозеф Нидем имел «особый талант изучать новые предметы» очень быстро[670]. Бывший одноклассник Лайнуса Полинга говорил о нем, что «казалось, будто ему было достаточно всего лишь сесть за стол и посмотреть в книгу, чтобы впитать всю информацию, даже не читая ее»[671]. Такая способность усваивать новые знания сочетается с желанием это делать. О Джордже Хатчинсоне, чьи интересы простирались от зоологии и экологии до истории искусств и археологии, говорили, что ему нравится изучать что-нибудь новое каждый год[672]. Один из пионеров искусственного интеллекта, Марвин Мински, сказал в интервью, что ему нравится «изучать новые вещи», в то время как «большинство людей не любят узнавать что-то новое»[673].

Воображение

Живое воображение является важной частью психологического инструментария полиматов. Чарльз Дарвин отмечал за собой склонность мечтать, а Герберт Саймон говорил о себе, что он «ужасный мечтатель», которому «редко удается сохранять связность мысли». Можно предположить, что благодаря подобным мечтаниям (которые воспринимаются окружающими как рассеянность) и подсознательным ассоциациям идей у таких людей и случаются хотя бы некоторые из их озарений. Одним из главных качеств полиматов является то, что Дарвин называл «увязыванием фактов», в его случае – сведений о различных видах живых существ и условиях их обитания[674]. Полиматы улавливают связи, которые упускают другие люди. Например, «прорывы» Шэнь Ко, упомянутого выше, «часто были следствием сопоставления догадок, которые с традиционной точки зрения никак не были связаны друг с другом»[675]. Если использовать язык Пьера Бурдье, полиматы распространяют «габитус», приобретенный в одной дисциплине, на проблематику другой. А если использовать терминологию Мишеля де Серто, у них есть особый дар «повторного использования» идей в новых контекстах.

Подобно поэтам и писателям, которые мыслят метафорами, полиматы постоянно проводят аналогии, занимаясь тем, что Аристотель назвал «обнаружением сходства в несходных вещах». Как мы уже видели, записные книжки Леонардо да Винчи содержат много примеров подобной практики: например, птицы и летучие мыши в них сравниваются с летательными аппаратами. Гердер однажды назвал Ньютона, Лейбница и Бюффона поэтами, поскольку они пришли к своим открытиям через аналогии, в то время как более поздние философы науки отмечали, что у научных теорий и моделей есть некое важное свойство, общее с метафорами[676]. Целый ряд открытий Томаса Юнга был основан на его умении проводить аналогии, например, между световыми и звуковыми волнами, а также между различными индоевропейскими языками.

То же самое можно отметить и в области социальных наук. Как уже упоминалось, Вильфредо Парето перенес идею равновесия из инженерной сферы в экономику. Макс Вебер позаимствовал понятие харизмы из теологии и применил его для обсуждения политики. Пьер Бурдье в своей социальной теории использовал целый ряд аналогий, взяв идею «поля» из социальной психологии, «габитус» из истории