До деревни доехали на электробусе, сошли в центре, напротив земской управы. На другой стороне маленькой площади уютно белел колоннами особнячок, где разместился полицейский участок. Сквозь зелень сквера проглядывал памятник героям афганской войны, а поодаль соседствовали электробусная станция и мотель.

– Вряд ли они в центре остановятся, – лениво предположил Портос. – Я бы на их месте по окраинам прятался…

– Вот там и порыщем… – сказал Туссен. – Коста, слетай в мотель, возьмёшь напрокат машину…

Одно хорошо в деревнях – они быстро кончаются. Только начнёшь уставать от ходьбы, а уже всё, улица пройдена, можно посидеть и подумать.

Всё Заречье с его многоэтажками Норди исключил сразу. Старую Александровку они поделили между собой на три части и начали «чёс». Улица Прямая досталась Портосу – Эрве Граншану.

Неширокая, заросшая травой, улица была зажата высокими могучими заборами, за которыми давились грубым лаем волкодавы. Над оградами-частоколами только крыши выглядывали и тарелки антенн, да ещё деревья. Во дворы вели титанические ворота, в любые из них спокойно мог проехать большегрузный самосвал.

Странно было Портосу видеть этакие фортификационные нравы. Привыкший к низеньким оградкам – лишь бы собачки газон не помяли, да к «французским окнам», он с трудом усваивал парадоксы Евразии, якобы коллективистской. Отчего же такая закрытость и тяга к полной изоляции? И чего в загадочной русской душе всё-таки больше – индивидуального или общинного? Поди, разберись…

Стучась в калитки, он встречал недоверчивых александровцев и показывал фото Бирского и Гоцкало, выговаривая заученную русскую фразу:

– Видели этих граждан? Где они, не скажете?

В шести домах хозяева, почёсываясь и пожимая плечами, мотали головами или руки разводили – жест, понятный без перевода.

А в седьмом доме ему повезло – пожилая дама в чёрном платье, с седыми буклями, только глянула на фотки и радостно закивала: видела, видела таковских!

– Где они, не скажете? – старательно повторил Портос.

Старушка с готовностью указала на дом, что стоял напротив.

Француз широко улыбнулся и поцеловал даме ручку, похожую на куриную лапку. Старушенция была очарована.

А Эрве, схоронившись за телефонной будкой, даванул на радиофоне синюю кнопочку – срочный сбор. Минут через пять подтянулись Туссен с Костой.

– Они тут! – просиял Портос. – Четвёртый дом с угла, на той стороне. Вон, где дерево высокое!

– Так, – решил Норди. – Коста, машина далеко?

– Рядом!

– Подгоняешь сюда. Портос, пошли, будем брать.

Оглянувшись, Туссен толкнул калитку указанного дома и вошёл во двор. Двор выглядел запущенным, а дом – брошенным. Правда, корова паслась на травке, но воротина была приоткрыта – вероятно, соседская буренка решила оскоромиться.

– Я в дом, – тихо сказал полковник, – ты на крыльце дежуришь.

Граншан кивнул. Норди ладонью толкнул дверь – та без скрипа пошла открываться. В сенях было пыльно, видимо, кто-то пытался справиться с уборкой, но недостаточно рьяно. Туссен, не прячась, прошагал в комнату и увидел молодого парня, сочетавшего приятное с полезным – тот вытирал полотенцем мокрые волосы и при этом напевал.

– Привет, Гоцкало! – воскликнул полковник.

Парень очень удивился, вздрогнул, сдёргивая полотенце. Обернулся (точно, Гоцкало!) и нарвался на хитрый удар кончиками пальцев. Напряжённое тело оператора-информатора обмякло и стало оседать. Туссен не допустил, чтобы мокрые волосы испачкались заново – подхватил и повёл Гоцкало к выходу. На крыльце к нему подскочил Портос.

– Проверь дом, – отрывисто сказал Норди и повёл Сергея на улицу. Вернее, поволок, перебросив руку парня себе за шею. Тот безвольно мотал вымытой головой, постанывал и даже пытался ругаться.

На улице уже ждал Коста с машиной. Усадив Гоцкало на задний диван, Вальдес с Граншаном уселись туда же, а Туссен упал на водительское сиденье.

– Пусто? – спросил он Портоса и завёл двигатель.

– Пусто, – прогудел Эрве. – В доме никого, вокруг никого, в сарае – охапка дров.

– У меня такое ощущение, – пробормотал полковник, – что я упустил какую-то деталь… Вот что, Коста… Ты, я вижу, недоволен своим неучастием?

– Есть немного… – скромно признался Вальдес.

– Тогда засядешь в доме и покараулишь этого… как его… Бирского. Захватишь – труби, и мы за вами.

– Есть! – повеселел д’Артаньян и выскользнул из машины.

2

Бирский нежился под взглядом Наташи и таял от любви. Словно за все годы случайных и ненужных связей, науки, науки и ещё раз науки, он накопил в себе мощный заряд нежности и теперь расходовал его на любимую. Михаил часто дышал, унимая сердцебиение, и не верил своему счастью. Не бывает же так, думал он, чтобы ему одному – и так много. Всё – и сразу!

Девушка сидела рядом, ласковая и удовлетворенная. Михаил неуверенно обнял её, и Наташа покорно прижалась к нему, поцеловала в грудь, погладила ладонью живот и ниже. Нет, так не должно быть! – обжёг его момент счастья. Но вот же оно!

– Что-то Гоцкало не слыхать… – пробормотала девушка.

– Гоцкало? – переспросил Бирский. А, это тот старший оператор-информатор…

Наташа поднялась с полка, потянулась и прошла ломающимся шагом к двери. И отшатнулась.

– Там Гоцкало… – прошептала она, оглядываясь. – Его уводят!

Михаил моментом пришёл в себя и подскочил к окну. Да, седоватый, крепкий мужик волочил Сергея, почти нёс его. За ним с крыльца спускался парень помоложе, плотный и широкий, с курчавой гривой волос.

– Пригнись! – велела Наташа. – Кто это?

– Кабы знать… Не похожи они на эрвистов, те все в шлемах дав бронях…

Двое вышли на улицу, унося Гоцкало.

– Пошли! – дёрнулся Бирский.

– Нет! – удержала его девушка. – Смотри!

В калитку вошёл третий, помоложе своих коллег. Постоял, покрутился по двору и скрылся в доме. Но что-то всех троих объединяло – упругость и пружинистость в движениях, украдка, рассчитанные и точные жесты, вздёрнутость какая-то.

– Побежали! – скомандовала Наташа. – У меня машина во дворе!

Выскользнув из бани, они побежали, двое голых и беззащитных. Бирский чесал по траве, ощущая подошвами шёлковое касание травки и покалывание стерни. Покосился на девушку, на то, как мелькают стройные ноги и подпрыгивают груди, и чуть не полетел наземь, споткнувшись об одуванище. С улицы донёсся шум запущенного двигателя, перетекший в равномерное урчание, прерываемое качанием на ухабах.

Изба хранила тишину засады. Наташа выскочила на улицу, Михаил, ужаснувшись – вдруг увидят?! – кинулся следом. Вместе они перебежали дорогу, топая по тёплой пыли, и запрыгнули во двор к бабе Ане. Девушка кинулась к маленькому синему «пежо», как была, села за руль. Бирский, углядев сохнущую одежду – серую фланелевую рубашку, мягкие штаны и сарафан, – сорвал её, смял в ком и прыгнул на переднее сиденье.