Должна признать, что сообщение, пришедшее через несколько секунд после того, как я не ответила на его звонок, стало неожиданностью.

Я также должна признать, что повторяющиеся звонки и сообщения, ни одно из которых я не принимала и не просматривала, тоже стали неожиданностью.

Однако после того, как я позвонила Дианне и Чарли и солгала сквозь зубы, что у меня похмелье, и я не смогла вынести толпу, шум, запахи еды и жару, и мы отправились домой, и не сможем встретиться с ними, как планировалось, когда они позже приедут на фестиваль, я отключила звук, чтобы лишить себя постоянного напоминания о том, что я поступаю умно, не позволяя себе думать, что я могла бы заполучить Джонни.

Но теперь, я знала без всяких сомнений, что не могла допустить, чтобы Джонни продолжил причинять мне боль намного, намного, намного сильнее, чем следовало бы.

Адди пыталась уговорить меня ответить и поговорить с ним. Но после моего отказа отступила. «Поступай с другими так, как ты хотел бы, чтобы они поступали с тобой», — учила нас мама старой пословице, и часто ей следовала. Как и мы с Адди.

Я добралась до конюшни, вошла в ворота, заперла их за собой на задвижку и принялась кормить лошадей.

Я устала как собака. Прошлой ночью я спала еще меньше. Все еще мучаясь похмельем, но в основном меня тошнило от того, что произошло, не говоря уже о том, что весь город (ну, часть его) стала свидетелем этого. Они считали, что это было (не совсем) тем, чем казалось. Они не знали, что я не позволила себе увязнуть слишком глубоко (хотя, если честно, я это сделала). Они думали, что я просто еще одна из тех, кто влюбилась, а потом обожглась о Джонни и Шандру.

Последняя из них, но все же.

Уверена, что стану объектом сострадания. И это не весело, поскольку служило бы напоминанием всякий раз, когда я заходила в цветочный магазин «Мэйси» или продуктовый магазин, или если бы когда-нибудь (чего я, вероятно, не сделала бы, по крайней мере, какое-то время) снова отправилась бы в «Дом».

Но я бы вытерпела.

Я бы прошла через это.

Я бы пережила.

И продолжила бы жить дальше.

Меня, как и маму, жизнь многими и разнообразными способами могла поставить на колени, я просто встала бы и продолжила идти.

В основном потому, что у меня не было выбора.

Покормив своих деток, я решила проверить запасы корма и сена. Я всегда тщательно рассчитывала потребности обоих лошадей, потому что покупала оптом из-за скидки, которую могла получить, а также из-за того, что магазин кормов осуществлял доставку по фиксированной цене, независимо от величины заказа.

Корма было мало, но сена вдоволь.

Лишнее можно сложить снаружи и накрыть брезентом, сперва оставив необходимое количество, чтобы мне не пришлось таскать его и складывать в стог только для того, чтобы снова тащить обратно лошадям.

Закрыв дверь сеновала, я повернулась, чтобы пойти к Серенгети, посмотреть, закончила ли она есть и готова ли отправиться на прогулку, но остановилась как вкопанная.

Возле закрытых ворот стоял Джонни, и его глаза были прикованы ко мне.

Этого не должно было произойти по ряду причин.

Во-первых, я еще не смирилась. Не сейчас. Мне требовался, по крайней мере, целый день, или, скорее, сотня.

Во-вторых, это несправедливо. Я знала, что он хотел поступить со мной правильно. Он легко меня подвел, теперь объяснит, что у него в голове все перепуталось, и именно поэтому он играл со мной, попытается заставить меня понять, чтобы чувствовать себя лучше.

Но в этом конкретном сценарии я решила, что время, когда это произойдет, — если это вообще произойдет, — нужно выбрать мне, а не ему.

И, наконец, глупо убиваясь горем, и не позволив себе зацикливаться на том, что это было всего три ужина, два завтрака, несколько телефонных разговоров и переписок, а не годы совместной жизни и нарушенные обещания, я легла спать в футболке, которую он мне прислал.

Поэтому сейчас я стояла перед ним в его футболке, старых, поношенных мужских пижамных штанах, которые я обрезала до колен, чтобы ходить в них в конюшню, и в резиновых сапогах.

Волосы были в беспорядке.

И я знала, что должна выглядеть усталой и, вероятно, мои сердечные страдания были написаны у меня на лице.

Так что это происходило не просто слишком рано и было несправедливо.

Это была катастрофа.

Я оторвала от него взгляд и по неизвестным причинам сразу же направилась к сараю, хотя мне нечего было там делать, так как я должна была идти к Серенгети. Качая головой, я произнесла:

— Ты не обязан этого делать, Джонни.

Я почувствовала его движение, но не посмотрела на него.

— Иззи, мне нужно, чтобы ты меня выслушала.

Я продолжала качать головой, в то же время отдаляясь от него.

— Все в порядке. Я понимаю. Ты не обязан ничего говорить.

— Из, детка, остановись на секунду и выслушай меня.

Я остановилась у двери в сарай и слегка повернулась, уперевшись взглядом в его грудь, потому что он стоял близко.

Сегодня на нем была новая футболка, синяя, с выцветшим белым американским флагом спереди.

Выглядело потрясающе.

— Честно, все нормально. Я в порядке. Я ожидала, что это произойдет, — сообщила я, хоть и не ожидала, что мне придется стать свидетелем их воссоединения.

— Что произойдет? — спросил он.

Я проигнорировала его.

— И я все еще не против взять Тумана, если нужно. Но я сама съезжу за ним и буду о нем заботиться. Мне нетрудно. Не волнуйся. Просто напиши мне адрес. Я знаю кое-кого, кто позволит мне воспользоваться трейлером для перевозки лошадей, а у Чарли есть грузовик, к которому можно его прицепить.

— Из…

— Спасибо, что пришел, Джонни. — Я начала открывать дверь сарая. — Это мило. — Я подняла глаза к его бородатому подбородку и хотела пнуть себя, потому что мой голос начал звучать хрипло, когда я закончила: — Будь счастлив.

Я собиралась исчезнуть за дверью, но у меня ничего не вышло.

Дверь, которую я приоткрыла всего на три дюйма, захлопнулась передо мной, а затем меня развернули, положив руку мне на плечо, и я обнаружила себя прислоненной спиной к деревянной стене сарая, с рукой Джонни на моем животе.

Я посмотрела на Джонни.

Он выглядел злым.

Я почувствовала, как мое раненое сердце начало учащенно биться.

— Мне нужно, чтобы ты заткнулась, детка, и выслушала меня, — прорычал он.

— Тебе действительно