— То есть Россомахин думал, что к осени страшно разбогатеет? — уточнил Кутепов.

— Похоже на то, — согласилась Ирина Львовна.

— А с чего бы?

— Ну, этого он мне не говорил. Знала бы, так может, тоже переехала в Альпы. А то теснимся вчетвером в малогабаритке. У меня ведь дети уже взрослые. Сын вон жениться собрался. Дочка школу заканчивает.

— Вы часто бывали у брата?

— Да что вы! Буду я к нему бедной родственницей ходить! Очень мне уперлось! Бывала раза два. Один, вон, когда деньги на машину приходила занимать…

Она вдруг скуксилась и начала рыдать. Сразу, как-то надсадно и очень громко. Словно до нее только что дошло, что брата больше нет. Вероятнее всего, так оно и было.

— Коль! Воды принеси! — крикнул Кутепов.

Оперативник появился как по заказу со стаканом воды в руке. Следователь моргнул ему, чтобы не оставлял даму в одиночестве, и они с Бочкиным вышли в коридор.

— Портрета Марго среди полотен нет, — пожаловался ему Петр.

— Этот Россомахин имел клиентуру, толкал им подделки под великих мастеров, и все были довольны. Чего бы ему хранить у себя портрет твоей клиентки, да еще написанный Бурхасоном. Бурхасон — это не Айвазовский, — заключил Кутепов таким авторитетным тоном, словно был не следователем, а искусствоведом. Потом он щелкнул пальцами и закончил, — Я бы тут в бытовухе поковырялся. А что? Квартирный вопрос на лицо. Сын жениться собрался, дочка школу заканчивает. С деньгами проблемы…

— Ты думаешь, сестра покойника такая дура, что сама прибежала аккурат в твои руки? Рассказала все про свои жилищные проблемы, сдала себя с потрохами, практически. И все для того, чтобы тебе жизнь облегчить? — усмехнулся Петр.

— Во-первых, она могла рассказать далеко не все, во-вторых, может сама она никакого отношения к убийству и не имеет. Но у нее сын взрослый, который находится в том нежном возрасте, когда несправедливость других принимают за содомский грех, требующий смертной кары. Ведь со слов дамы в разных туфлях, брат поступил с ней, ой, как несправедливо.

— Ха, туфли! Ты тоже заметил!

— Ну, не один же ты у нас тут всю жизнь в сыскном деле. Мы тоже не мячи пинаем.

Они вышли на лестничную площадку и дружно закурили. Бочкин — Мальборо, Кутепов — «Русский стандарт». Петр покосился на пачку следователя, протянул свою. Но тот отрицательно мотнул головой:

— Нет уж. Приучен жить по средствам. И курево принципиально не стреляю.

— Слушай, — Бочкин с опаской глянул на лифт, который, скрипя и завывая, поехал на нижний этаж, — Ведь ты же говорил, что Россомахин чего-то боялся, так?

— Думаю, что кого-то…

— Тем более. Как же он отважился убийцу в квартиру пустить? Труп-то ты внутри обнаружил.

— Вот! — Кутепов поднял указательный палец, — Поэтому я и собираюсь поковырять его родственничков. Россомахин вряд ли пустил в дом кого-то незнакомого. Да еще поздним вечером. Смерть его наступила около полуночи. Кого угодно не пустил бы, а вот племянника или сестрицу запросто. Тем более, что в подъезде установлен домофон, и просто так с улицы к квартире никто незамеченным не подойдет. Ведь как-то убийца должен прорваться в подъезд. Отсюда я делаю вывод, Россомахин сам его впустил. И дверь сам открыл, так как никаких следов взлома не обнаружено. А в его нервном положении, согласись, как-то противоестественно открывать дверь кому ни попадя.

— Ну, может, он был знаком с убийцей…

— Я тебе отвечу на это… Он ведь боялся кого-то. Боялся, судя по нашему с ним разговору того, кто был с ним связан по делам. А значит, ждал, что к нему могут прийти, чтобы грохнуть. И вряд ли открыл дверь человеку, которому не доверял бы как самому себе. И от которого не ждал угрозы. Понятно? То есть убийцу нужно искать среди тех, кого Россомахин никак не мог подозревать.

* * *

— Хм… — Марго погладила Мао по лиловому, в тон ее летящему сарафану, хохолку и задумалась.

Они сидели в летнем кафе на Чистых прудах, недалеко от дома убитого Россомахина, где следственная группа во главе с неутомимым Кутеповым все еще продолжала осмотр места происшествия.

— Значит, Россомахин искусством занимался?

— Я бы уточнил, что живописью.

— Очень интересно. Все-таки, как ни крути, а все убийства происходят в среде художников или тех, кто с ними был в непосредственной близости. И я продолжаю утверждать, что тут в центре всего находится мой портрет.

— Помилуйте, Марго, — взмолился детектив, — Ну, при чем тут ваш портрет?! Эта цепь убийств, какие-то трагические совпадения.

Она склонила голову на бок, смотрела на него изучающее с минуту, наконец, промолвила:

— Вы сами себе верите?

— Ну, разумеется! — излишне поспешно ответил он.

— Тогда где мой портрет?

— Давайте рассуждать логически, — Петр вздохнул, понимая всю абсурдность своего предложения в данной ситуации. Женщина вообще не сильна в логике. А женщина по имени Марго даже не знает, что это такое. И все-таки он продолжил, — Допустим, преступник убил Бурхасона ради вашего портрета. Ведь портрет пропал из мастерской художника. Так?

— Так, — согласилась она.

— Ну, вот он его уже похитил. Зачем ему убивать еще и Ляпина, а потом еще и Россомахина. Я уж не говорю о Свирском, который вообще никакого отношения к живописи не имел.

— А я вам скажу, — Марго вздохнула как учительница, которая собирается по пятому кругу объяснять двоечнику прописные истины, — Ляпин мог убить Бурхасона и похитить портрет. Не знаю, что вы о нем думаете, но я его видела. И скажу вам, тот тип был на все способен. У него глаза горели какой-то лихорадкой. Прямо как у маньяка.

— И часто вы маньяков встречали? — усмехнулся Бочкин.

— Ну, время от времени я же смотрю кинофильмы, — пожала плечами она, — А потом за портретом потянулся кровавый след. Я о таком слышала, когда из-за какой-то вещи происходит целая череда убийств. Ляпина, допустим, убил Россомахин, и забрал у него портрет. А Россомахина убил тот, в чьих руках он теперь. Ну, что вы на это скажете?

Петр едва сдержался, чтобы действительно не сказать то, что думал. Но вовремя понял, что это прозвучит уж очень обидно. В конце концов, обзывать клиентку «идиоткой» не допустимо с профессиональной точки зрения.

— Я слышал о кровавых следах за крупными бриллиантами. Такими, как «Орлов». Или за рубином «Око Азии». Но чтобы друг друга мочили из-за работы Пабло Бурхасона — это нонсенс. Сколько он может стоить, учитывая обстоятельство его смерти? Ну, даже если провести аукцион среди ярых поклонников его творчества, думаю, больше пятидесяти тысяч долларов не дадут.