– Нашел. Под кроватью. Хозяйка разорвала грамотку, да и под ноги, а Хвойка замэла под кровать нечаянно. Вот.

Из пазухи достал и с поклоном протянул хозяину свернувшийся в трубочку клочок бересты. Хотен развернул и установил, что держит в трясущихся руках среднюю часть короткой грамотки. Прочесть можно было немного: «Любав»; «страдаю от», «весь буду к тебе», «дождатися». Были на клочке еще и неполные слова, их в другом случае Хотен попробовал бы восстановить, да только не было в том сейчас нужды. Кровь снова бросилась в лицо мечнику: сомнений нет, что перед ним обрывок любовного послания.

– Откуда ж взяться грамотке в моей усадьбе? Из тучи выпала или на стреле прилетела?

– Грамоты госпоже от твоего тэcтя, Корыта, привозил его приказчик. Четырэ раза приезжал.

– Возрасту какого?

– Постарше госпожи. А вот Хмырю в вэрсту, пожалуй.

– Закрывалась ли Любава с сим приказчиком наедине? – в пыльный пол уставившись, трудно выговорил Хотен.

– Чего не видэл, того не видэл. По двору с ним гуляла, да.

– Ты вот что, Анчутка, собирайся. Возьми лук, вооружи Хмыря. Оружие мое хоть не украли? Нет? И про шкатулку забыл спросить.

– Шкатулка твоя цела. Пуста вот только.

– А там и не оставалось много кун. Иди собирайся.

Хотен, как был, в сапогах и шапке, улегся на голые доски кровати. Что там говорил мудрый старый Радко? Ага, «только размечтаешься – и мордой в грязь!». Вот и исполнилось. Будут дети бежать впереди его коня и, от плети увертываясь, рожки из пальцев к головам приставлять, орать: «Рогач! Рогач!» Позор ведь не скроешь, а смыть его можно только кровью – Любавы и ее полюбовника. И сына заодно отбить. Вот это просто в голове не укладывается: как посмела она забрать у него Баженку? Придется мальцу расти без матери, тоже ведь беда…

– Мы готовы, хозяин.

– Поедешь на Мухрыжке позади Хмыря. Она кобыла крепкая, а ты мужик нетяжелый.

Смешно было бы для посещения тестя, богатого купца Корыто, надевать полный доспех. Кольчуги под кафтаном и меча на поясе достаточно, да еще если рядом такой лучник, как Анчутка.

Из отпущенного ему для семейных дел времени оставалось всего три часа, когда Хотен ворвался в горницу тестя. А что? Разве тесть не член семьи, и разве не семейное у него дело? У Хотена десница на рукояти меча, персиянин встал в углу, стрелу положив на лук, Хмырь с боевым топором оставлен у ворот со стороны двора, с приказом никого не впускать и не выпускать. Оба холопа предупреждены, что беседа может закончиться большой кровью.

А в горнице купец, сидевший в одиночестве за столом, усеянным берестяными грамотками, поднял глаза от своих записей и спокойно приветствовал зятя.

– Не могу пожелать тебе здравствовать, Корыто, – медленно произнес Хотен. – Вы с дочерью оскорбили меня, и я еще не знаю, не с тебя ли мне начать, чтобы кровью смыть бесчестье. Но прежде я хочу откупить у тебя слугу моего, Хмыря.

– Ты напрасно считаешь меня своим врагом, бывший зять, – произнес купец, спокойно дописал нечто (числа, небось, продаж) в вычурном корытце с воском, накрыл крышечкой корытце и пристегнул писало к поясу. – Я понимаю твою обиду. А за Хмыря с тебя три гривны.

– Так он же пошел в холопы за две гривны, разве нет?

– Вы взяли добычу. Хмыря видели на Горе в шубе, крытой аксамитом. Так будет справедливо.

Закусив губу, достал Хотен кошель, отсчитал монетки, подвинул по столу к тестю. Господи, о чем они говорят? Чуть не забыл…

– Пиши вольную грамотку.

– Стоит ли? – ухмыльнулся купец, пересчитывая. – У сего обалдуя ведь великокняжеский мечник в послухах.

– А ежели убьют меня на войне или твои родичи из мести? Пиши.

Посмотрел Хотен грамотку, прочитал, сунул за пазуху, кивнул. Прокашлялся, скрывая волнение.

– Теперь поведай, что произошло. Обещаю, что не трону тебя, пока будешь рассказывать.

Не дождавшись приглашения, Хотен уселся на скамью, прислонился спиной к стене. Время уходило, словно песок в часах, а сей надутый баран все молчит. Не пощекотать ли?.. О, наконец-то.

– Напрасно ты вздумал мне грозить, хоть ты теперь, говорят, приближенный боярин великого князя и снова киевский мечник. Еще вчера мое убийство можно было списать на чернь, а сегодня уже тихо.

– Я мечник и чту закон, Корыто. Однако желаю и вправе узнать, что произошло. Рассказывай! Лучше по доброй воле.

– Ну что ж. Три (или уже четыре) года тому назад ты посватался к моей Любаве. Сваха должна была тебе, если не прямо сказать, то хоть намекнуть, что невеста… ну, не без изъяна. И ты же сам должен был понимать, Хотен… Это сейчас ты был бы завидным женихом для моей дочери, а тогда? Кем ты был тогда? Голодранцем в платье с чужого плеча, ночевавшим в ужасной развалюхе. И мы с тобой пошли на сделку: я сбыл тебе дочь не без грешка, а ты получил хорошее приданое. Разве мы не ударили по рукам через мех моей шубы, и разве ты теперь и в самом деле не разбогател?

Хотен только руками развел.

– Ты ей подсинил оба глаза в свадебную ночь. И был в своем праве. Мне ведомы супружеские пары, кои после такого неудачного начала живут душа в душу. Но вы и после не поладили, ты ее бил, мою дочь, напоминая о девичьем грехе. И опять был в своем праве, я не спорю. Любава же тебя возненавидела и принялась вздыхать о том наглеце, c коим раньше снюхалась. А он и тут как тут. Остатное тебе уже ведомо.

– Кто же сей счастливец? – осведомился Хотен ядовито. Лицо у него горело; чтобы не видно было, как дрожат руки, он стиснул кулаки.

– Его имени я тебе не назову. Равно как и города… ну, куда Любава с ним сбежала.

– Ладно. С этими вопросами повременю. Почему они не побоялись забрать с собой моего сына?

Купец молчал.

– Почему? Говори!

– Да потому что Баженко его сын! – закричал вдруг купец. – Не твой! Понял теперь?

– Анчутка, – шепотом позвал Хотен. – Придется тебе отработать свой промах. Пойди проверь, не выпустил ли наш парень кого, а буде не выпустил, собери всех домочадцев хотя бы и на поварне…

– Они все в столовой палате. Два приказчика, повар, стряпуха, конюх. Ждут меня, чтобы начать обедать. Без меня побоятся, – гордо заявил купец. – Хочешь, дабы они поклялись, что ничего не скажут?

– В лавке, значит, никого? Заставь их всех связать друг друга, а кто будет кочевряжиться, стреляй. Проверь, крепко ли связаны, а мне принеси головню. И какой-нибудь поварской нож, чтобы меч не поганить.

– Чего это ты задумал?! Что за шутки!

– Ты же, Корыто, не хочешь сказать мне, как зовут избранника моей жены и где они скрываются. Придется тебя жечь огнем и резать, пока не скажешь.

– Да брось! Все же знают, что ты справедлив и не любишь пытать людей. Не станешь же ты мучить тестя, который тебе только добра желал!