нашего курса — Юрий Александрович Петров и Леонид Данилович Эйдлин стали меня актёрски, по-спортивному говоря, разминать и тренировать — я сыграла, например, мадам Легренар в водевиле «Пощёчина» Этьена Лабиша. А потом одна совершенно изумительная женщина, фамилию которой я, к сожалению, забыла — она много работала в Театре оперетты с нашими корифеями оперетты Татьяной Шмыгой и Владимиром Канделаки — сказала: «А ведь у нас есть настоящая Роз-Мари!» И две больших сцены из «Роз-Мари» мы подготовили с Вячеславом Шляхтовым на третьем курсе — как раз перед моим поступлением в консерваторию в 1976 году. Мне тогда было всего девятнадцать… И, говорят, Евгений Нестеренко тогда сказал обо мне: «Никакого гнесинского! Только консерватория!»

И Петров мне тогда сказал: «Люба, если вы всё-таки не уйдёте с головой в серьёзный вокал, а останетесь с нами, я поставлю на вас „Роз-Мари“ в Театре оперетты». Конечно, это было заманчиво.

Но в это время я уже познакомилась с Надеждой Матвеевной и была всерьёз увлечена оперным и классическим пением и твёрдо решила, что направлюсь именно по этому пути. Так твёрдо, что сторонилась оперетты после того, как стала работать в театре Станиславского и Немировича-Данченко, где в то время шло немало оперетт: «Прекрасная Елена», а чуть раньше и «Перикола» Жака Оффенбаха, «Нищий студент» Карла Миллекёра, «Донья Жуанита» Франца фон Зуппе. В тот год, когда я закончила консерваторию, к ним добавился и «Цыганский барон» Иоганна Штрауса.

И некогда блиставшая в «Прекрасной Елене», да и в других опереттах Надежда Фёдоровна Кемарская всё время говорила мне: «Надо входить в „Цыганского барона“, надо входить в другие оперетты, которые у нас идут — почему ты не хочешь?» Я сказала: «Надежда Фёдоровна, я чувствую, что, если я начну на сцене разговаривать, мне это будет мешать при исполнении таких серьёзных партий Татьяны, Недды, Мими…» Она возразила: «Да нет, если всё делать с головой».

Но я как-то всё равно продолжала сторониться опереточного репертуара. А потом в театре появился Тихон Николаевич Хренников со своей «Доротеей», которую он назвал — мне даже сегодня трудно сказать почему! — комической оперой, хотя на самом деле это типичная оперетта. Тут грань очень тонка, почти неразличима. Может быть, кто-то всё-таки ответит на этот вопрос?

В «Доротее» есть неплохой текст, комические сюжеты, балет, наконец, взятая из «Дуэньи» Шеридана фабула, которую Тихон Николаевич, переделав, насытил более заметным комическим эффектом, томными любовными темами и прочим. Наверное, именно из-за этого он назвал «Доротею» комической оперой. Или ему просто хотелось оставить о себе память как о композиторе, создавшем именно комическую оперу. Но фактически это и была моя первая оперетта.

Голос Саффи за кадром

Дальше — больше. После моего перехода в Мариинский театр я пела несколько программ с музыкой из оперетт в Большом зале филармонии с Василием Синайским, который блестяще дирижировал оркестром Мравинского, и солировавшим на скрипке Сергеем Стадлером. Одну из них мы приурочили к Новому году — кажется, это было в 1987-м или 1988-м. Народу было столько, что чуть ли не на люстрах висели, и нам пришлось её не раз повторять. А программа! Чего там только не было! И «Королева чардаша», и «Марица», и «Джудитта», и «Весёлая вдова». А потом…

В 1988 году я снялась в фильме-опере «Испанский час» режиссёра Виктора Окунцова. Фильм показали по телевидению, и он имел у публики очень большой успех. Вскоре после этого мне снова позвонили из музыкальной редакции тогда ещё Ленинградского телевидения и сказали, что Окунцов намерен снимать «Цыганского барона» и хочет, чтобы я пела и играла Саффи. Они не могли подобрать кандидатуру на роль Баринкая, и я предложила им своего коллегу по театру Станиславского и Немировича-Данченко — фактурного, мужественного и чуть брутального драматического баритона Олега Клёнова, он тогда просто блистал в этой роли!

Они послушали-посмотрели Клёнова, очень он им понравился, и после записи мы стали готовиться к съёмкам, мне и Клёнову даже мерки для костюмов уже сняли. Я, помню, ничего не подозревая, готовлюсь к «Трубадуру» в Кировском. И вдруг звонок от Клёнова: «Любаня, а ты в курсе того, что происходит? Снимают совсем других людей!» Я не поверила: «Как? Не может быть!» — «Нет, всё так. Мне сказали, что это девушка Окунцова, и с ней снимают другого парня». И добавил: «Что за ерунда? Мы с тобой никогда бы не согласились на то, чтобы просто озвучить фильм!».

Я сказала, что точно не согласилась бы, и позвонила в редакцию. И слышу: «Да, вот такая не очень приятная ситуация, и мы сами не понимаем, в чём дело…» Хотя все прекрасно это понимали! Я спросила ещё: «А что с этим можно сделать?» — «Да, наверное, уже ничего — съёмки уже идут!»

Не буду скрывать, я расстроилась. Мне Саффи в кино очень хотелось сыграть, да и записали мы это с Олегом очень здорово — с отношениями, с характерами.

А те на экране было совсем не то. Когда ты не проживаешь эти эмоции внутри, когда ты не интонируешь, не переживаешь заложенные в музыке эмоции и не вгрызаешься в материал, на экране это выглядит очень плоско и статично. И фильм, на мой взгляд, вышел очень неудачным.

Франц Легар. Опереточный канкан

Любовь Казарновская в роли Ганны Гравари. Лондон. Covent Garden. 1998

И сделать ничего было нельзя — в то время в СССР не было таких разработанных, как сейчас, систем авторских прав. Конечно, можно было закатить жуткий скандал, поехать в редакцию, наорать там на кого следует и так далее… но это не в моём характере! Вот такая получилась некрасивая и несимпатичная история.

Арии же и из «Цыганского барона», и из других классических оперетт я пела и пою с огромным удовольствием! И сегодня я включаю в свои сольные концерты отрывки, например, из «Цыганской любви» Легара. Я её обожаю и никак не могу понять, почему она так редко ставится в наших театрах — там мелодии такой красоты!

В 1990-м я подписала контракт с Wiener Staastsoper, и Холлендер сказал: «С Любой хочет заключить контракт на „Весёлую вдову“ Эберхард Вехтер». Вехтер был тогда генеральным директором Volksoper, а в 1991 году была создана объединённая дирекция — Вехтер должен был стать её главой, а Холлендер — его заместителем.

А незадолго до этого Герберт фон Караян, с которым я репетировала «Реквием» и «Бал-маскарад» Верди, а также с-mollную