— То, о чем говорил советник… Это правда? Я могла пострадать по вашей вине? Когда такое было?

— До вашего поступления в школу искусств, — признал маг. — Группа старших учеников решила отдохнуть в городе. Один из них повел себя неэтично, более того, не проверил прикосновенность.

— Прикосновенность? — вздернула брови. Нам о таком не говорили.

— Да, на всех браслетах стоит та или иная степень. У вас — абсолютный запрет. Он этого не учел, за что и понес наказание.

— Вы так просто об этом говорите… Но где здесь ваша вина?

— Моя вина? Возможно, я не усмотрел за подопечными. И, ваша светлость, не нужно говорить об ошибках и прощении за них. Вы лучше меня, уверен, знаете, как предпочитают проводить время маги в городе.

— Но этого никогда не волновало аристократов. — Я хотела его оправдать? За что?

— Мы не нуждаемся в оправдании. Это одна из прелестей обладания силой. Есть квота на, — Эйстон нахмурился, подбирая слова, — на «изыски». И если маг нарушает лимит, его ждет наказание, если нет — власть закроет глаза. Это еще один механизм регулирования численности жителей столицы. Как естественный отбор.

— Тогда почему?..

— Прикосновенность, — прервал меня мужчина. — Есть те, кого нельзя трогать. Высшие чины, их дети, родственники — у всех есть та или иная степень запрета, которая зависит от положения и значения для империи. И. выходя на охоту, каждый маг должен убедиться, что жертвы нет в списке запретных людей. Вы в нем были, но ученик проявил халатность и не убедился в этом. Я, как его куратор, тоже понес наказание. Поэтому я и говорил, что наша первая встреча стоила мне дорого. Именно эта встреча, а не ваше головокружительное падение.

Но я уже не слушала. Ученик мага, прикосновенность, охота, клуб… Голова отозвалась болью, а перед глазами все поплыло. Взгляды, чужие прикосновения, какой-то горькие напиток, стакан воды, стакан воды, из которого меня заставляют пить. Еще и еще. По глотку. А мне плохо, так плохо, что мыслей не остается, все тело ломит, и каждый глоток — испытание. Медленное, мучительное испытание, и голос… Знакомый голос, который уговаривает выпить еще и терпеливо держит стакан. А потом снова, и снова, и снова… Пока я не засыпаю, последний раз взглянув в такие знакомые серые глаза.

Знакомые. Серые. Его глаза…

Глаза мага, который мне помог, но и глаза того, кто равнодушно смотрел сквозь меня, пока не увидел браслет. Пока не увидел запрет. И если бы его не было…

Я вырвала руку прежде, чем смогла бы внятно объяснить свой поступок. Эйстон не останавливал и даже не пошел за мной, когда я быстро пересекла черту, отделявшую нас от шума придворных. И пусть они не слышали нашего разговора, но не видеть не могли и теперь заинтересовано, я бы даже сказала жадно, следили за развитием событий. А мне хотелось быть далеко. Так далеко, чтобы никого не видеть, не слышать и даже не чувствовать. Особенно — чтобы не видеть его.

Я обернулась, чтобы еще раз посмотреть на него, и едва не споткнулась, столкнувшись с его холодным, как тогда, вымораживающим взглядом. Было больно. От воспоминаний, от того равнодушия и от осознаний… Осознания того, что он-то помнил все. Помнил и прикидывался. Просто играл со мной. Играл в друга, играл в защитника. А защита мне требовалась от него самого. От таких, как он. Лживых, двуличных тварей, которые приходят развлекаться, а после заставляют забыть.

И даже то, что он мне помог, было мерзко. Помог, узрев запрет. А если бы его не было, этого запрета? Он бы остался там, в клубе, и нашел и себе девочку на ночь, не интересуясь даже именем, без мыслей об уважении чужой воли. Маг… Он всего лишь маг. А я… глупая, доверчивая… дура!

И так противно стало. Просто противно. А в груди все сжалось, как будто… Слезы, только не здесь, не сейчас, не при всех. Почему все случилось именно так? Почему?

Теплая ладошка коснулась руки.

— Ты в порядке? — Митара обеспокоенно смотрела на меня своими большими и не по-детски серьезными глазами. — Давай выйдем отсюда, а то ты уже плакать собираешься. А зачем радовать придворных крыс?

Она говорила спокойно и даже не стеснялась окружающих, которые негодующе (расслышали про крыс) вскрикнули.

— Идем. — Я быстро кивнула соглашаясь. Только прежде нашла Карона и поймала его согласный кивок, направленный своей подопечной.

Придворные негодовали. Это было видно по тому, как они расступались. Семья? Мне было слоэно сказать, кто из присутствующих здесь — семья. Хель? Хель быстро шел к нам с Митарой и, судя по глазам, которые уже начали отливать красным, ничего хорошего мага не ждало. Арье? Принца не было, как и императора с супругой.

Мы уже уходили, когда я, закрывая за собой дверь, увидела, как к Эйстону подходит советник Лейворей и довольно усмехается.

В коридоре было пустынно, если не считать нескольких стражников в одежде магов. Эти предпочитали не обременять себя оружием и вальяжно отдыхали, прислонившись к стене. Один даже сполз на пол и задумчиво пялился в потолок.

Наш резкий выход заставил их подхватиться и изобразить бурную деятельность охраны дверей. Вылетевший же следом Хельдеран и вовсе промотивировал самых ленивых вытянуться по струнке смирно.

— Кирин? Что он тебе сказал? — в отличие от Митары он не смог говорить спокойно.

— Не кричите, пожалуйста, — попросила девочка, полностью игнорируя его сияющие красным глаза. — И вообще, вам лучше держать себя в руках и уйти. Это не мужские разговоры и ваше присутствие все только усугубит.

И он послушал. Застыл, как будто не понимая, что он здесь делает, а после спокойно вернулся в зал. Митара запрокинула голову, останавливая кровь.

— Прости, я пойму, если ты обидишься, но он здесь лишний, — понурилась девочка.

— Нет, он действительно лишний.

— Тогда идем. Не люблю говорить при чужих, — она зло покосилась на магов. — Стоят, слушают.

Она повела меня куда-то вглубь дворца. Не знаю. Как она здесь ориентировалась — вероятно, как и я, то есть никак — но отошли мы от стражи далековато, прежде чем девочка наконец остановилась и кивнула прямо на пол. Сама она без лишних раздумий уже уселась.

Я видела только ее силуэт, в полумраке потревоженной нами комнаты. Свет Митара не стала зажигать, да и мне было проще так. Злость уже начала медленно утихать, и становилось просто больно, но я знала: скоро пройдет и она, — и на ее месте вновь возникнет пустота. Как и было до