но теперь заложником ситуации оставался лишь он. Портить жизнь понравившемуся мужчине Манис не хотела.

Щель приоткрытых ворот склада чернела зияющей пустотой. Изнутри приглушённо доносились голоса рабочих, звон металла и неспешные шаги. Манис хотела войти первой, но Вирта опередил её, заслонив вход вытянутой рукой.

— Сначала убедимся, что здесь находятся именно рабочие, — тихо произнёс он.

— А кто ещё?

— Не знаю. Разве на острове не может быть обычных бродяг?

Но внутри, к облегчению разнанцев, оказались тулсахцы, одного из них Вирта даже знал. Отец Сатье работал механиком и частенько забегал к растениеводам для починки оборудования. Высокий мужчина с чётко очерченными скулами и маленькими светлыми глазами издал возглас удивления, заметив крадущуюся парочку у главных ворот.

— Вирта! Какая встреча! — мужчина протянул руку для рукопожатия, но в последний момент передумал, увидев грязь на собственной ладони. — А мы только сегодня с Сатье вспоминали о тебе. Ваша группа показала отличное представление, давно они уже не выступали с таким жаром, твоя игра добавила им особого шарма.

Вирта смущённо, в совсем несвойственной ему манере, улыбнулся.

— Рад, что народ остался доволен. Мне самому понравилось выступать перед Тулсахой.

Мужчина довольно закивал, затем обтёр руки и позвал остальных рабочих склада. Ими оказались двое мужчин в возрасте и молодая женщина. Имён Манис не запомнила, да и не особо старалась, увлёкшись разглядыванием складского помещения.

— Это и есть склад древней цивилизации? — с явно слышимым благоговением в голосе спросила она.

— Да, он. А ты…

— Манис, моя землячка, — пояснил Вирта.

— Ах да, бойкая разносчица. Пелар хвалил тебя. Наслышан о твоём любопытстве. В большом городе такого не увидишь, верно?

— Увидишь, но искать придётся слишком долго. Говорят, в Пустых землях осталось нечто подобное, но из Разнана выбираются только бродяги.

Манис с разрешения Бубы, так звали отца Сатье, прошла вглубь помещения, остальные рабочие вернулись к прежним обязанностям. Похоже, тулсахцы пытались оживить ещё один складской грузовик.

Огромное пространство склада сужалось за счёт разрозненных стеллажей, сваленных в кучи материалов и подъездных сооружений. В самом дальнем конце, в пяти минутах ходьбы до которого, покрытые пушистой старой пылью томились в ожидании машины старого мира. Высокие грузовики, мятые легковые автомобили, тягачи и даже несколько самолётов, совсем не похожих на тот, что собирала Манис, — выстроились кривыми рядами. Дед рассказывал и показывал технику старой цивилизации, и Манис являлась одной из немногих в Разнане, кто мог по достоинству оценить представленное разнообразие.

Сколько мощи и силы в механических монстрах, как грозно смотрятся они на фоне обветшавших стен. Они, словно символ могущества человеческой мысли, далёкой от эфемерной магии, заставляют восхищаться древними людьми.

Манис провела пальцами по шероховатой поверхности, смахнув серый, почти невесомый пух. На неё глядела стеклянная фара, ещё целая, не тронутая беспощадным временем. А вот винт соседнего самолёта совсем заржавел, лопасти больше не разрезали воздух, только противно скрипели. Уставшей улыбкой радиатора приветствовал покосившийся на стойке автомобиль, лишённый колёс и пары стёкол.

Стеллажи наполняли мелочи совсем другого рода. Манис подумала, что на этот склад свезли всё, стоило магии коснуться планеты. Здесь пылились старые телефоны, счётные машины, компьютеры, внутренности которых представляли собой переплетение проводов и чередование схем, что отличало их от современных пустышек, настроенных лишь на магические вибрации Башни. Целый автономный мир стоял перед глазами Манис. А что же магия? Магия сделала их зависимыми, пугливыми, заставила врасти ногами в место, в котором они родились.

— Тебе придётся уложиться в полчаса, рабочие поедут в город уже сегодня, Буба сказал, что оставаться здесь в ураган не безопасно — строение слишком старое, — заметил Вирта, подойдя сзади.

— Тогда я должна как можно быстрее всё осмотреть.

— А что ты собственно ищешь?

— Сама не знаю. Ответы.

— Как вернуть мир к прежнему устройству?

Манис удивлённо повела бровью:

— Проницательно.

— Ты же понимаешь, что это абсолютно бессмысленно? Ни ты, ни твой друг не смогут обернуть время вспять. Маги наделены не только политической властью, ты и сама прекрасно знаешь, что они могущественны. Если захотят, то сотрут всех противников в порошок. Просто остановят ваши сердца.

— Они не могут остановить их всем. Кто будет обеспечивать магов пищей и одеждой, если людей не станет? Они сами? Едва ли. Нам нужны не сотни протестующих, а тысячи и миллионы. Но чтобы заставить их двигаться, необходимы изменения внутри каждого. Мы должны показать лучшее будущее. Понимаешь?

— И ты надеешься сделать это с помощью летающего на бензине хлама?

Манис нахмурилась, пересилив стойкое желание пхнуть Вирту.

— Я хочу показать им свободу выбора. Хочу доказать, что жизнь без магии возможна. Вот она, — Манис развела руками, — прямо здесь, на острове, в Тулсахе.

— Не думаю, что стоит рассказывать разнанцам о Тулсахе.

— Я и не собиралась. Остров лишь подтвердил мои предположения. То, что сдвинет людей внешнего круга с мёртвой точки должно быть очень ярким, таким, чтобы затмить ненависть, возникшую между ними в ходе правления магов.

— И что это, по-твоему?

Манис задумалась, обращаясь глубоко в себя, ища ответ, подсказку. Что заставит людей пойти против магов? Что заставит их пренебречь даже семьёй? Сейчас страх сковывает их, безразличие и отстранённость стали результатом многолетней подавленности. Они просто живут, существуют. Их не трогают, и они не трогают господ. Плывут по течению, подстраиваясь под плавно изменяющуюся реальность. Всё верно, маги медленно вели население к текущему моменту, медленно вводили ограничения, по чуть-чуть отбирали имеющееся. Как сильно разозлится и расплачется ребёнок, если отобрать у него разом все игрушки, но если убирать по одной, иногда незаметно, украдкой, можно провести глупое дитя. Однажды он зайдёт в игровую и не найдёт любимых вещей. Расстроится ли он? Да, конечно. Но будет ли он так же зол?

Маги плавно делали жителей городов беспомощными, а теперь у многих просто нет иного выбора, как принять печальную реальность.

— Я думаю, это тот же страх.

— Страх? Не похоже на твою предыдущую версию.

— Сейчас люди боятся потерять имеющееся, поскольку в их сердцах всё ещё теплится крохотная надежда, а страх, что жизнь может стать намного хуже, что они станут ещё беднее, заставляет мириться с несправедливостью. Другой же страх, животный, страх неминуемой гибели, должен разбудить их. Как только они поймут, что выхода нет, что всё свелось к двум понятиям — жизнь или смерть, — они начнут огрызаться, подобно загнанному в угол