В очередной раз посмотрев в зеркало заднего вида, чтобы проверить, не отцепился ли ненароком хвост, Федор Филиппович увидел, как позади белого «фольксвагена» блеснула яркая даже при дневном свете фара. Генерал поморщился: как большинство владельцев и водителей авто, он недолюбливал мотоциклистов, считая их опасной разновидностью самоубийц — опасной потому, что, пачками погибая сами, они то и дело норовят прихватить с собой кого-нибудь еще. Носятся они как угорелые, на правила дорожного движения им наплевать, и, пользуясь свободой маневра, которую дают два колеса, они петляют в транспортном потоке с непринужденностью дельфинов, затеявших игру в догонялки вокруг тихоходного морского конвоя. Бешеная скорость лишает других водителей даже того мизерного шанса избежать столкновения, который дают включенные в дневное время фары, и заметить двухколесного камикадзе сплошь и рядом удается только тогда, когда он уже кубарем катится по дороге, оставляя на асфальте запчасти от мотоцикла, ошметки экипировки и кровавые кляксы с комками мозгового вещества.

Подтверждая нелестное мнение генерала Потапчука о владельцах скоростных мотоциклов, байкер круто подрезал машину наружного наблюдения, заставив водителя опасно вильнуть вправо и панически надавить на кнопку клаксона. Это был именно байкер, а не мотоциклист, поскольку ехал он не на отечественном «Иже», «Ковровце» или «Урале», а на быстром, как пуля, одетом в сверкающие черным лаком обтекатели «БМВ» с объемом двигателя, которому могли позавидовать некоторые автомобили.

Федор Филиппович разглядел это, когда мотоцикл, как мимо придорожного столба, проезжал мимо его движущейся с приличной скоростью «тойоты». Поравнявшись с ней, приникшая к рулю безликая фигура в мотоциклетной кожанке и черном шлеме с непрозрачным пластиковым забралом повернула голову и посмотрела на Федора Филипповича. Генералу показалось, что байкер едва заметно кивнул; в следующее мгновение рука в кожаной перчатке повернула рукоятку газа, мотоцикл ускорился, буквально выстрелив собой вперед, и моментально скрылся из вида.

— Кретин, — вслух, ничем при этом не рискуя, потому что те, кто мог его в данный момент прослушивать, наверняка придерживались того же мнения, напутствовал байкера Федор Филиппович и, посмотрев на спидометр, снизил скорость до законопослушных и мало кем выдерживаемых девяноста километров в час.

Как всякий русский человек, он любил быструю езду, но в данной конкретной ситуации торопиться явно не следовало: нужно было дать байкеру время добраться до места и подготовить почву для предстоящих переговоров. Федор Филиппович считал поведение мотоциклиста, мягко говоря, рискованным, но у того наверняка имелись веские причины поступать именно так, а не иначе. Кроме того, дважды на протяжении нескольких часов обозвать человека кретином — этого вполне достаточно, чтобы довести до его сведения свое мнение и немного стравить пар.

Солнце все заметнее клонилось к горизонту, то и дело заглядывая в левое боковое зеркало налитым закатной кровью выпученным глазом. Впереди и немного правее машины бежала косая, горбатая, вытянутая и искаженная до неузнаваемости тень. Подмосковные поля и перелески окрасились в теплые бронзовые тона; спидометр показывал все те же железобетонные девяносто, и Федор Филиппович тихо злорадствовал, представляя, как бесятся те, кто поневоле составлял ему компанию в этом неторопливом путешествии.

Около семи у него зазвонил телефон. Он был помещен в специальный держатель на приборной панели, так что генерал, не беря его в руки, мог видеть, кто звонит.

Звонил генерал Суровцев, с которым Федор Филиппович поддерживал приятельские отношения на протяжении последней четверти века. «Интересно, что он скажет? — подумал Федор Филиппович. — Говорят, друзья познаются в беде. Вот сейчас мы тебя, Олег ты мой Юрьевич, и познаем».

Коробка передач в его машине была автоматическая, включить громкую связь тоже ничего не стоило, но генералу не хотелось упускать подвернувшийся случай еще немного потянуть время, а заодно и позлить своих сопровождающих. Поэтому он включил указатель правого поворота, съехал на пыльную обочину, остановил машину и вышел, с удовольствием разминая затекшие ноги.

— Привет, Федор, — сказал ему генерал Суровцев. — Я слышал, ты нынче вроде как под следствием?

— Вроде того, — сдержанно подтвердил Потапчук.

— Не дрейфь, перемелется — мука будет, — утешил его Олег Юрьевич. — Вечно у нас так: какая-то сволочь напраслину возведет, и все былые заслуги побоку. Я тебе специально звоню, чтобы порадовать. У нас тут такое творится, что я бы, лично, с превеликим удовольствием поменялся с тобой местами. Представляешь, какой-то ловкач исхитрился протащить в здание чуть ли не полцентнера тротила и оставил этот подарочек прямо в главном вестибюле.

— Хорошенькое веселье, — сказал Федор Филиппович. — Прямо обхохочешься.

— Да то-то, что обхохочешься. Чистый анекдот! Детонаторов-то нет, а без них этим тротилом хоть печку топи. В том ведь и соль, что это никакая не диверсия, просто кто-то нашей конторе в физиономию харкнул. Да как смачно харкнул-то!

Держа телефон у щеки, Федор Филиппович обернулся и посмотрел на машину сопровождения. Белый «фольксваген» стоял на обочине метрах в двадцати от него, и оранжевые огни его аварийной сигнализации размеренно моргали, попадая в такт таким же огням генеральской «тойоты».

«Вот кретин», — подумал Федор Филиппович, но на этот раз воздержался от озвучивания своего мнения: Суровцев мог понять его неправильно, а те, кто сидел на прослушке, наоборот, правильно.

— Я смотрю, Олег Юрьевич, тебе и впрямь не терпится составить мне компанию в арестантской роте, — сказал он. — Ты понимаешь, что нас с тобой слушают?

— Да на здоровье, — фыркнул генерал Суровцев, — нам не привыкать. Всех не пересажают. А пересажают, так самим же хуже: кто тогда работать-то станет? Чьими тогда руками все это дерьмо выгребать? Ладно, будь здоров, не кашляй. Я на совещание к Большому Шефу.

— Давай-давай. Там тебе как раз все и объяснят — и насчет кадрового вопроса, и насчет дерьма…

— Это уж как водится, — согласился Суровцев. — Везучий ты все-таки, Федор! А это, часом, не твоя работа? Я бы на твоем месте непременно что-нибудь этакое в отместку сочинил… Сочинил и учинил, чтоб служба медом не казалась.

— Иди ты к черту, — сказал ему Федор Филиппович. — На совещание опоздаешь.

— Так-то ты о руководстве отзываешься, — сказал Олег Юрьевич, невесело хохотнул и дал отбой.

Генерал вернулся за руль и тронулся в путь. Он почти не сомневался, что знает автора всполошившей Лубянку рискованной шутки, но никак не мог понять, зачем ему это понадобилось. Впрочем, гадать не стоило: вскоре все его недоумения должны были разъясниться.

К воротам своего деревенского дома он подъехал уже в сумерках. У ворот, щурясь и прикрываясь ладонью от света фар, отирался какой-то незнакомый Федору Филипповичу и похоже, что не местный мужик в расстегнутой до самого низа клетчатой рубахе навыпуск, замызганных рабочих штанах и растоптанных коричневых туфлях на босу ногу. Генерал вышел из машины и, следуя священному мужскому ритуалу, пожал протянутую незнакомцем руку.