Что касается приезжих матросов, то они, в отличие от местных, стали концентрироваться вокруг ЧК и ее начальника матроса Ф. Фомина. О матросах-чекистах в буржуазных кругах ходили самые дикие слухи. Бунин в своих «Окаянных днях» писал о них: «Говорят, матросы, присланные к нам из Петербурга, совсем осатанели от пьянства, от кокаина, от своеволия. Пьяные, врываются к заключенным в чрезвычайке без приказов начальства и убивают кого попало. Недавно кинулись убивать какую-то женщину с ребёнком. Она молила, чтобы ее пощадили ради ребёнка, но матросы крикнули: «Не беспокойся, дадим и ему маслинку!» – и застрелили его. Для потехи выгоняют заключённых во двор и заставляют бегать, а сами стреляют, нарочно делая промахи». Деятельность Одесской ЧК, как выше было сказано, не отличалась от других украинских по отношению к буржуазным «контрреволюционерам», а многих – была либеральнее. Бунин отражал общее настроение «старой аристократии», не любившей матросов как новую «красную аристократию». Примерно в целом он их характеризовал следующим образом: «Матросов стало в городе больше и вида они нового, раструбы их штанов чудовищные. Вообще очень страшно по улицам ходить».

ЧК в Одессе (во многом под давлением многочисленной эскадры Антанты, оставшейся на рейде) основные усилия прилагала к борьбе с анархо-уголовным миром. Причем матросы в данном случае не пошли ни на матросскую междоусобицу, ни на примирение «друзей-противников», а несколько абстрагировались от этой борьбы. Интересы мировой революции все-таки они ставили выше и учитывали настроения матросов французских кораблей. Например, А. Г. Железняков создавал «международный союз революционной пропаганды в войсках и морях Антанты». При этом, имея сильные связи в уголовном и чекистском мире, матросы быстро стали местной «красной аристократией», независимыми и авторитетными лицами в городе. Только они могли себе позволить созыв благотворительного концерта в пользу сирот матросов, погибших за революцию, порядок для которого на вечерних улицах Одессы не подрывал, а гарантировал М. Винницкий. В данном случае он и его уголовная братва на примере «дисциплинированных грабежей» (в соответствии с окончанием по времени действия договоренностей с матросами) довели до высшей точки демонстрацию единства «левой» анархии и «левой» дисциплины.

Выступление Н. А. Григорьева весной 1919 года против советской власти значительно переформировало соотношение сил в матросской массе в Одессе. «Революционная альтернатива» Григорьева, лозунги, выдвинутые им в Универсале, были близки значительной части матросов. Следует отметить, что в повстанческой армии Григорьева многие командные должности (младших атаманов) занимали именно матросы. Сформированный в Одессе против Григорьева матросский батальон численностью в 400 человек, высадившийся на фронте в Шестаковке (в районе Елизаветграда), сразу же перешел на его сторону (вместе с отрядом матроса-анархиста Попова). Но во второй раз Григорьев в 1919 году Одессу не взял. Свой главный удар он направлял на Киев, а со стороны Одессы только прикрывался. Определенную роль в данном случае сыграл и антисемитизм Григорьева, с которым Одесса с большим процентом еврейского населения была знакома и ранее, а теперь увидела «на практике» в виде кровавого погрома в Елизаветграде (где погибло около трех тысяч евреев) и других местах. Причем, как писал Е. А. Щаденко, «одной из главных причин перелома настроений красноармейских масс (3-й армии Худякова на Одесском фронте. – В.Ш.) и спасения Одессы от бандитов» явился сбор в Одессе большого количества обмундирования для фронта. Этот сбор, реквизиция вещей у буржуазии, был произведен путем так называемого «мирного восстания», чтобы в противном случае это не сделал путем погромов Григорьев. Вероятно, здесь не обошлось и без значительной роли уголовной еврейской братвы Винницкого. Одесские матросы, перешедшие на сторону Григорьева, были разбиты в основном в Елизаветграде и беспощадно расстреливались, считаясь при этом «липовыми матросами», в отличие от «настоящих», оставшихся верными большевикам, в частности матросской команды бронепоезда «Республиканец».

В результате выступления Н. А. Григорьева уголовники М. Винницкого (Мишки Япончика) отдалились от анархо-бандитской части матросов и значительно приблизились к чекистской. Сам Винницкий записался добровольцем в 1-ю Заднепровскую дивизию к балтийскому матросу П. Е. Дыбенко, но по дороге красноармейцы, знавшие его, избрали М. Винницкого своим командиром… В начале июля М. Винницкий явился в одесское ЧК и предложил создать регулярный отряд из местных уголовников. Дальше произошло ожидаемое. На фронте основная масса уголовников разбежалась, а М. Винницкий был убит чекистами.

Следует сказать, что в желании М. Винницкого «повоевать за революцию» имел место матросский фактор. Дело в том, что его стыдили примером революционных матросов, отправившихся на фронт. Отметим, что даже у анархо-бандитствующих матросов имелась необходимость подтвердить свою верность революции, иначе их бы просто не считали «настоящими революционными матросами». Прежде всего, это касалось, разумеется, идейных анархистов во главе с А. Г. Железняковым, который выступил на фронт против Григорьева. Е. А. Щаденко писал об этом: «Из большого количества околачивавшихся в Одессе матросов «шпаны и липы», как выражался Железняк, он сумел впоследствии сформировать только одну команду для бронепоезда «имени Худякова», командуя которым впоследствии и погиб геройски». Значительная часть другой «шпаны и липы» вошла в полк матроса Стародуба, с которым произошло то же, что и с полком М. Винницкого. Часть матросов полка Стародуба, как и уголовники, разбежались, другие же вступили в ряды бригады Г. И. Котовского.

Что же касается поднявшего весной 1919 года мятеж атамана Н. А. Григорьева, то в июне он объединился с другим анархистом – Н. И. Махно. Однако между двумя атаманами сразу же возникли острые противоречия. Это было связано и с неодобрением Махно антисемитизма и погромов, и с социально-политической ориентацией лидеров: Григорьев был благосклонен к зажиточным крестьянам и завёл сношения с генералом А. И. Деникиным. 27 июля 1919 года в помещении сельского Совета села Сентово Григорьев был застрелен махновцами, обвинившими его в сношениях с Деникиным и еврейских погромах. Бывшие в рядах его мятежного воинства матросы вполне безболезненно перешли под знамена батьки Махно или вернулись в ряды Красной армии. Тогда это делалось легко и быстро.

В целом же и в 1918 и в 1920 годах без матросов не обходилась каждая сколько-нибудь себя уважающая банда, как, впрочем, и любое повстанческое движение. Поэтому в том, что среди матросов было немало тех, кто выдвинулся в этих многочисленных партизанских и бандитских формированиях на руководящие должности, то есть стали атаманами различного уровня и различной окраски, не было ничего удивительного. История гражданской войны в России распорядилась так, что матросы-атаманы стали ее такой же неотъемлемой частью, как матросы-большевики и матросы-анархисты. Впрочем, четкую грань между этими категориями порой провести было весьма и весьма непросто… Следует отметить и то, что к концу 1920 года в Кронштадт стали возвращаться не только матросы-большевики, но куда более многочисленные матросы-анархисты и весьма амбициозные матросы, познавшие неограниченную власть атаманства. Все они слишком многое повидали и прошли, чтобы верить каким-нибудь ораторам, как верили в далеком 1917 году. Вернувшись в Кронштадт, они не только желали радикальных перемен, но и были не прочь самим этих перемен добиться так, как они привыкли – маузером и бомбой.