В итоге я не утерпел, набрался смелости и спросил: «У тебя нет ощущения, что мы друг друга знаем?»

— Ничего не могу сказать, — ответила она. — Но вроде у меня тоже есть такое ощущение. Может быть, ты знаком с моей сестрой?

— А как зовут твою сестру?

— Эдем.

Я поразился.

— Боже мой, — только и мог сказать я. — Значит, ты — та маленькая девочка, которая захлопнула дверь перед моим лицом.

Она улыбнулась.

— Да, может быть.

И ушла. На этот раз я не мог упустить шанс. С этого дня я старался выглядеть умным. Я рассказывал о предстоящих концертах и фильмах в надежде, что разговор сблизит нас. Я заказывал сму-зи, а потом говорил: «Знаешь, в субботу выступают отличные музыканты». И ждал: вдруг она заинтересуется?

Интереса не было. Я ничего не мог добиться.

На следующий день:

— Эй, ты слышала про новый фильм? Это сенсация.

Она только улыбалась и отходила от меня.

Я покупал «Лос-Анджелесский еженедельник», внимательно его изучал, читая обо всем, что могло бы ее заинтересовать, надеясь завоевать ее сердце. Музыка, зарубежные фильмы, художественные галереи — все было напрасно. Я сходил с ума. Но она кружила мне голову. И я не думал сдаваться.

* * *

Равнодушие Хейли приводило меня в бешенство, но дела на работе в «Каньоне» складывались очень даже неплохо. Совладельцем медицинского центра был Майкл Картрайт. Он поднялся из бездны отчаяния и зависимости и стал необыкновенно успешным в своей области — в сфере душевного здоровья и ухода за больными. Он регулярно приезжал из своего дома в Нэшвилле и вскоре обратил внимание на мое усердие и трудовую дисциплину.

Во время одного из таких визитов он предложил отобедать вместе с ним.

Он сказал: «Халил, ты из того сорта людей, которых я называю производителями. Ты производишь результат. Ты — работник, и ты — производитель. Я хочу помочь тебе заняться самообразованием. Что ты думаешь делать?»

Его слова льстили мне. Я никогда не думал о себе в таком ключе. Джанки? Без сомнения. Недостойный любви? Возможно. Но производитель? Что-то новенькое.

— Мне интересны медицинские интервенции. Я мог бы помогать людям в лечении, к тому же я заработал бы неплохие деньги.

Его не удивили мои слова о деньгах.

— Ладно, — сказал он. — Мы можем обучить тебя на медика-интервенциониста. Теперь давай выясним, кем ты хочешь быть через год, через три года, через пять лет.

Я начал рассказывать ему, но он поднял руку.

— Нет, изложи в письменной форме и покажи мне.

Я пустился в объяснения, но он сказал: «Нет. Запиши. Это очень и очень важно. Однажды ты поймешь».

Он был прав. Иногда нужно взять ручку, бумагу и составить план. Это очень помогает. Я договорился с Майклом, что записываюсь на курсы дипломированных медиков-интервенционистов, которые он оплачивает полностью. Также он отправлял меня на конференции повышения квалификации и обмена опытом, и по его настоянию персонал «Каньона» должен был оказывать мне посильное содействие.

Теперь, когда у меня имелся определенный кредит доверия, я занялся медицинскими интервенциями и, к моему восторгу, начал зарабатывать деньги. Я не имел понятия, как поступил бы «профессионал», и, возможно, именно поэтому я был так успешен в своем деле. Многие наркоманы необыкновенно изворотливы и очень подозрительны. Со временем они учатся не доверять врачам и презирать начальников. «Я — вне закона, я — бунтарь. Я всегда был и буду таким. Я говорю всякую ерунду и лезу из кожи вон, пытаясь рассмешить людей». Эти люди пережили боль, и немалую боль, так же как и я. Доктор не обязан дружить с пациентами, но в первую очередь такому пациенту нужен друг.

Представьте, что вы — единственный человек, кто выжил после ужасной авиакатастрофы. Это травма, ужас, чувство вины и ночные кошмары. Можно побывать у пяти психологов или психиатров, или так называемых «специалистов», и я не хочу сказать, что эти визиты бессмысленны… Но представьте себе, что вам встретился человек, который тоже был единственным уцелевшим после ужасной авиакатастрофы, — но эта трагедия произошла с ним давно, и теперь он пришел в себя и полностью оправился. Вы говорите с людьми, которые пережили трагедию, и это общение помогает вам, ведь эти люди знают, о чем говорят, и они понимают ваши чувства…

Признаюсь, я уважаю терапевтов и психиатров, но если ты — гребаный наркоман и мучаешься, ты в ужасе, тебе непонятно — с можешь ли ты остановиться. А тут перед тобой сидит такой же гребаный наркоман, который смог остановиться. Такой терапевтический процесс — когда двое сидят вместе и просто разговаривают — необыкновенно важен.

Когда я смотрел пациентам в глаза, рассказывал им о своем прошлом, о том, что я пережил, а потом говорил, что люблю их, что они выкарабкаются, — у них появлялась надежда.

Практически все, с кем я работал один на один за время моей практики в «Каньоне», — с егодня не пьют, они слезли с иглы. Я до сих пор с ними на связи. Эти люди добились своего Божьей милостью и желанием трудиться. Надо сказать, что сегодня некоторые из них — мои лучшие друзья.

И вот уже я отработал в «Каньоне» более двух лет, я жил трезвой жизнью, и все у меня было в порядке. Я прочел много книг по саморазвитию: «Секрет», «Психокибернетика», «Энергия позитивного мышления», «Думай и богатей». Постепенно мое отношение к жизни и моя самооценка менялись к лучшему, и моя паранойя практически полностью исчезла. Я считаю, что началом этому послужил наш разговор с Робби, который состоялся поздно вечером после семинара программы «12 шагов». Я произносил обличительную речь, ругая детство, плохих родителей и своих насильников. Робби заговорил нарочито громко:

— Это было тридцать лет назад, — с казал он. — Думаешь, кому-то интересно слушать твои истории?

Он смотрел на меня немигающим взглядом. Надо полагать, он глядел на меня, как любящий отец — на своего сына. Вдруг он задал мне один из «экзистенциальных» вопросов:

— Кем бы ты был без своей истории?

— О чем ты говоришь? — спросил я.

— Кем бы ты был? Кем бы ты был, если не рассказывал бы одну и ту же печальную душещипательную историю снова и снова? Если ты завязал, значит, кончай рассказывать про наркотики и про то, что делал ради них. Хватит трепаться обо всем этом дерьме, которое стряслось с тобой, когда ты был ребенком. Тебе уже тридцать семь лет. Тебе никто не хочет причинить боль. За тобой никто не гонится. Тебя никто не удерживает силой, никто не насилует. Ты трезв три года. Кончай рассказывать эти истории. Откажись от этой своей романтики. Кем бы ты был без своей истории? Кем ты хочешь быть?

Он повернулся и ушел наверх спать.

Я сидел в шоке и безостановочно курил «Camel Lights». Меня как будто парализовало. Всю жизнь я рассказывал себе одну и ту же историю — мир плох, я плох, Бог оставил меня. И я верил в это. Я верил, что осужден на муки, — это очевидно, как и то, что небо голубое. Но это не Бог оставил меня, это я оставил самого себя. И моя мать не бросала меня. Она сделала все, что было в ее силах.