мог этот народ сидеть без работы и комдвижения вперёд — такой уж у него выработался синдром. Хотелось побольше чугуна и стали. И это тоже было хорошо. Но и у них там выдавали баб. Правда, по разовым талонам и которые похуже — тощих от непосильной работы. Чтобы народ всё-таки мог плодиться по планам и дальше. И выращивал бы для верха новых баб и работников. Плохо только, что перепившийся "верх" забыл про генетику, как всегда. Какой же приплод от плохих баб?..

Видно, от китайских капель и ярмарочного разнообразия женских задов у Хозяина напряглись чресла. Голый, с короткими розовыми крыльями, с огромным желанием и томиком "Капитала" в руке, вышел он из-за пиршеского аппаратного стола и пошёл через весь зал к Бровеносцу. Чтобы выразить ему личную преданность и чувство глубокого удовлетворения. Но из "Капитала" вдруг посыпались фотографии нагих женщин — Лиды, актрисы Колчевой, уборщицы с задом шириною в Данию, от которой пришёл бы в восхищение сам Рубенс. И Хозяин Хозяина, глядя с восторгом на "Капитал", из которого сыпались и сыпались на пол красотки, ласково спросил:

— Это у тебя шо, журнал мод?

А фотографии на полу превращались в живых голых женщин, и с непартийными выражениями на лицах закружили вокруг Хозяина в пляске половецких невольниц. Непристойно двигая телами, они запели песенку киевских бурсаков:

— Егда восхощется предпупию твоему…

Однако какой-то из помощников Суслова испуганно заверещал, и тем всё испортил:

— Товарищи! Мы же — Ленина забыли пригласить на наш рай-съезд! Не поверят ведь нам без него…

— Та нету ж иво ниде! — воскликнул Хозяин.

- Тогда, — поднялся Суслов, — надо выставить хотя бы его бюст. — Продолжая напирать по-волгарски, по-рабочему на "о", он закончил свою партийно-кардинальную мысль: — Народ внизу — привык к этому. Советую — прикрыться товарищем Лениным!

— Ле-нина, Ле-нина!.. — дружно закричала сытая и оголённая партийная верхушка, требуя политического прикрытия своему раю.

Ни бюста, ни памятника, ни живого Ленина нигде не нашли — не было. Как в июльские дни канул, при Керенском. Но тогда — искали, чтобы судить. Теперь — не умели, и боялись без него жить. Вот если б можно было всё повалить потом на него, тогда — дело другое…

Стукачи доложили Хозяину, что есть в Мацесте лже-Ленины — дорвались там до вонючих ванн и грязи и лечатся от бесплодия. Может, пригласить одного? Шоб заменил на время настоящего, хотя и нет у него идей. Будет руку держать. Улыбаться красному бантику, как при Хрущёве. Всё польза! А настоящий — говорят, укрылся где-то в абхазской Швейцарии. Готовит там под носом у Сталина первый номер новой "Искры". Шоб начать всё сначала. А распространять газету — будут какие-то братья Храмцовы. Писатель Родионов, удравший из психушки, написал уже для первого номера свою лучшую статью. Есть и черновик, выкраденный из корзины…

"Долой советскую Империю!" — прочёл Хозяин заголовок. А внутри — так и загорелось всё от ненависти: "Ишь, гад, шо пишет! Та за такое голову надо оторвать! Надо, той, дать команду. Нимедленно заарестовать этого Родионова! Или как его там…"

Хозяин чуть не проснулся от охватившего его гнева. Но нет, покатился проклятый сон дальше. Будто вышел он, Хозяин, из банкетного зала, чтобы пройти в кущи по малой нужде. Но только пристроился возле одного дерева, а из-за него — в лицо ему 2 автомата. Братья Храмцовы наставили… Старший, тот, что сидел в лагерях, нагло так говорит, гад:

— Смотри, братуха. Вот этот человек — поедет через неделю с делегацией в ГДР. И будет представлять там — нашу страну. Как тебе это нравится?

Млаший Храмцов сначала заржал от восторга, рассматривая "химкомбинат" Хозяина. А потом сказал:

— Будет трепаться о защите угнетённых всего мира и о любви к народу.

— Правильно — трёп! — сурово подтвердил старший. — Трёп, в который верят — только они сами. И то — от привычки так говорить и думать.

— Ещё им наши критики помогают. — Младший вздохнул.

— А мы вот — издадим закон. Карающий таких критиков тюремным заключением. За подлость и ущерб, который они наносят народу. Прославлял в печати подлецов? Отвергал рукописи талантливых и честных? Получи!.. Чтобы неповадно было и новым Иудам. Чтобы не плодился трёп!

— Я буду, той. Жаловаться! — произносит Хозяин неуверенно. И пытается нажать пальцем на секретную кнопку под столом, чтобы вызвать милиционера. Но в руке у него — не кнопка, а тёплая родная мошонка. Дави не дави, никто на этот зов не придёт: не та сигнализация.

Обрюзгшее лицо Хозяина во сне набрякает от страха и напряжения, делается ужасным, а рука судорожно продолжает что-то сжимать так, что вздрагивают его толстые полураскрытые губы. Однако проснуться Хозяин никак не может, и с мощным утробным храпом продолжает переживать свой непрекращающийся кошмар.

Ещё не кончилось во сне дело со Страшным Судом, как начала плестись новая история, перемежаясь с первым сном. Стало вдруг сниться, что в толпе нагих советских граждан, ожидающих решения Всевышнего, появились одетые в кожаные тужурки чекисты Дзержинского. Пронёсся слух, что разыскивают людей для другого суда — своего. Ищут некоторых ответственных товарищей. В том числе и его, Хозяина.

Вот тебе и на, как повернулось всё! Хозяина так затрясло, что бросился бежать в сочинские кущи. Стал пробираться по ним вверх, где виднелись леса и горы. Однако чекисты, будь они неладны, были опытными и быстро поймали его. Как зайца в силки. Из-за кустов раздался грубый голос:

— А ну, встань! Ведёшь себя, мерзавец, как врангелевец, и ещё дурачком прикидываешься?

Пришлось, той, подчиниться: лицо ж у чекиста — ну, прямо белое от ненависти, и наганом в морду тычет. Повёл на Лубянку…

И вправду, очутился Хозяин на Лубянке, в кабинете аж самого товарища Дзержинского. Феликс Эдмундович — страшно худой, тоже бледный и бегает из угла в угол, играя желваками. Увидев Хозяина, резко останавливается, испепеляет его горящими глазами и, закурив, затягиваясь до впалости щёк, переводит взгляд на чекиста, который привёл арестованного в кабинет. Тот бодро докладывает:

— Феликс Эдмундович, ваше поручение выполнено. Все 3 крупных перерожденца, отдыхавших в Ялте, нами арестованы. Материалы для следствия и суда уже подготовлены.

Хозяин только теперь увидел в кабинете ещё двух арестованных: министра финансов Грузии и ворошиловградского секретаря обкома. Ещё вчера все они отдыхали в одном "закрытом" санатории. Играли там в преферанс, ходили к медсёстрам на клизмы. А по ночам кутили с молодыми красивыми девками, которых поставлял им завхоз санатория Пётр Захарович. Жизнь шла весёлая, бурная, стали они этими девками обмениваться. Смеялись потом,