почувствовали друг к другу симпатию. Он мне сказал, что следит за своей женой. И спросил у меня, кем мне приходится Тимур. Я соврала, что это мой жених, который меня обманывает. И когда Сема сказал, что мы с ним в одной команде, что у нас с ним одна беда на двоих и что мы с ним родственные души, я почувствовала, что это и есть тот знак свыше, о котором я молила Господа все эти годы. Этот влюбленный в свою жену нытик был послан мне свыше для того, чтобы я могла осуществить свою месть!

Фиме, невзирая на всю ее эйфорию, очень не понравился момент, что в данной истории вновь выплыло имя ее братца. Она занервничала. К чему эта чокнутая истеричка вновь упомянула Сему?

– Ведь уже все обсудили, Сема ни в чем не виноват, – прошептала она.

Алечка не услышала, зато услышал Арсений. Он кинул на Фиму предостерегающий взгляд, мол, помалкивай, а то вообще из кабинета вылетишь!

– Сема очень страдал, – рассказывала Алечка, и голос ее немного смягчился. – Он так любил свою Регину. Страдал, что она была неверна ему. Возможно, по нему так и не скажешь, но Сема способен на действительно сильные и глубокие чувства. Связь его жены с другим мужчиной чуть было не убила его.

Вот только по итогу умер кто-то другой. Фима слушала покаянную исповедь Алечки со все более и более возрастающим испугом. В голову вновь полезли непрошеные мысли о препарате «Спокоин», который производился на фабрике Семы. Если Алечка не заткнется, того и гляди выяснятся неприятные подробности об их с Семой совместных художествах.

Но Алечка, один раз начав, уже мечтала только о том, чтобы выговориться.

– Мы с Семой быстро поняли беду друг друга, прониклись нашим общим горем. У него были счеты к семье Чинарева, а уж про меня и говорить не приходилось! Я мечтала уничтожить их всех!

– И что предприняли?

– Я подумала так, если Евдокия подумает, что Чинарев не отступился и продолжает желать ее смерти, то она все-таки опубликует те бумаги, которые у нее были против него. И даст показания следователю, которые погубят Чинарева. И как только он окажется под судом, все его знакомые мигом от него отвернутся, как это было и с моим отцом, и со многими другими. Потом Чинарева посадят, там они в девяностых мутили такое, что его обязательно бы посадили.

– Допустим. Ваш интерес в этом деле ясен. Ну а что же Сема? Его какая выгода от этой истории?

– Очень простая! Чинарева посадят, а без своего папочки и его связей Тимур ноль и пустышка. Регина мигом передумает уходить от мужа к любовнику. Это сейчас она думает, что Сема ничтожество на фоне Тимура. А как у Тимура ничего не останется, так Регина и переметнется назад. Так Сема вернет себе жену и ее любовь. Все просто.

– Так, с этим понятно. Ну а какие конкретные действия вы с Семой предприняли?

– Я упросила Сему рассказать мне, как раздобыть какой-нибудь легкодоступный препарат, который можно было бы дать человеку, чтобы тот потерял сознание или вроде того.

– Вроде того?

– Сема принес мне «Спокоин». Сказал дозу, которой будет достаточно, чтобы лекарство подействовало. И я дала Евдокии этот «Спокоин», но только увеличила дозу в пять раз.

– То есть признаетесь, что это вы отправили Евдокию в больницу?

– Да, я!

– С помощью вашего сообщника?

– Сема не знал, зачем мне понадобилось лекарство. Что вы! Он такой добропорядочный! Он бы никогда не одобрил мою затею!

– Но вы зачем-то пригласили его в театр в тот вечер, когда задумывали убийство.

Алечка нахмурилась.

– Убийство? Кто тут говорит про убийство?

– Мы говорим.

– Я не говорю. И я никого не убивала!

– А Евдокию?

– Вы что?! – поразилась Алечка. – Совсем сошли с ума? Наговариваете на меня такое! Я порядочная женщина. Я вам сразу сказала, что подозревать меня в убийстве – это верх глупости. Я не так воспитана! Родители дали мне прекрасное воспитание.

– Однако это воспитание не помешало вам отравить Евдокию.

– Если вы говорите про то, что я дала ей «Спокоин», то он ее не мог убить. Он всего лишь должен был заставить Евдокию думать, что покушения на нее продолжаются. И что за ними стоит Чинарев. Я постаралась, чтобы она так и подумала. Я и записку от имени Чинарева ей подкинула. Улучила момент, когда ее увозили на «Скорой», и сунула ей в складки одежды сложенный кусочек бумаги с приветом от имени Чинарева. Я это сделала, чтобы она в больнице нашла записку и уже точно убедилась в том, что оказалась на больничной койке по его вине.

Вот и объяснилось происхождение таинственной записки, найденной в одежде покойной.

– Кроме того, такое падение на сцене и потеря сознания тоже могли и должны были подпортить репутацию Евдокии.

– В самом деле?

– А как вы думали! Когда ведущая артистка начинает валиться в обморок посредине представления, всегда возникает вопрос о профнепригодности! Представляете, как бы мне повезло, если бы все получилось как надо? Мне удалось рассорить двух моих главных врагов. И при этом я еще и получила бы шанс пробиться наверх в нашей труппе.

– Так ли уж и наверх?

– А то! Если бы Евдокия ушла из театра или хотя бы стала пореже выступать, то ее партии неизбежно раздали бы другим. Может, сразу бы мне они и не достались, но достались бы другим, чьи партии могла бы спеть уже я! И это было бы только начало, можете мне поверить!

Сыщики и поверили. Алечка в борьбе за свое место под солнцем ни перед чем бы не остановилась. И ряды отправленных на больничную койку с помощью «Спокоина» только увеличивали бы свои ряды. Но по-прежнему витал вопрос: кто же отправил Евдокию с больничной койки в еще более далекое путешествие? И ответа на него не находилось.

Алечка свою причастность к убийству отрицала категорически, напирая на прекрасное воспитание, полученное ею в детстве. Однако такой аргумент в ее защиту выглядел весьма слабо. А вот алиби у нее не имелось. Зато имелся мотив для убийства – обида на критиковавшую ее Евдокию. И если раньше этот мотив выглядел все-таки хиленьким и притянутым за уши, то появление завещания на имя Алечки в корне меняло всю картину.

Это понимала и сама Алечка, которая, в конце концов, разрыдалась и взмолилась:

– Умоляю, помогите мне! Найдите настоящего преступника. Не убивала я Евдокию, не убивала я ее!

Она рыдала горько и казалась искренней в своем горе.