— Ничего, Кирюш… Все будет хорошо. Ты сейчас успокоишься, придешь в себя, все по деталям продумаешь… Ты же у меня умный, Кирюша. У тебя все, все получится… А я тебе потом сразу денежку дам… Хорошую такую денежку, большую…

Как она не любила эти пятницы! И чего им по пятницам дома не сидится, этим клиентам? Рабочая неделя закончилась, шли бы домой, пироги себе пекли да варили борщи. Нет же, в кафе надо тащиться, сидеть до самого закрытия, накачиваться спиртным и впихивать в себя бог знает что. Так, бывает, по пятницам набегаешься, что ноги домой не несут.

Хотя именно в эту пятницу она и сама себя не узнавала. Порхала по залу, как бабочка, улыбалась всем без разбору. Один дядька из мужской компании, засевшей на весь вечер, даже пытался заигрывать с ней, телефончик требовал. Хороший такой дядька, вполне приличный. Сказал, что она — его идеал, потому что на польскую актрису похожа. Она уж и забывать начала про это сходство, а он напомнил. Надо бы завтра с утра в парикмахерскую сбегать, попросить, чтобы прическу сделали, ту самую, как в том кино. Чтобы волосы до плеч и концами задорно вверх торчали. Вадим приедет, а у нее прическа…

На улице опять моросил мелкий дождь. Вдохнув полную грудь сырого ночного воздуха, она открыла зонт, весело застучала каблуками по асфальту. Странно, но ей впервые не страшно было идти одной по ночным улицам. Интересно даже: вышагиваешь из одного светового фонарного круга, двадцать шагов — и ступаешь в другой. А между ними — блеклая лунная размытость. Редкие окна светятся масляной желтизной. На трассе машины шуршат. И тихо так в городе…

Даже в темную арку она вошла без привычного страха. Правда, шаг все же ускорила — показалось, сзади машина едет. Оглянулась и тут же зажмурилась от брызнувшего в глаза света фар. Вроде обыкновенная ситуация, ничего особенного. Ну, едет сзади машина, и что? Надо прижаться к стене, дать ей дорогу. А тут вдруг сердце зашлось, заколотилось в дурном страхе, и заметалась испуганной ланью, не соображая, что лучше сделать — к стене прижаться спиной или бежать к спасительному выходу. Перепуганное сознание подсказало — бежать!

Она бежала изо всех, казалось, сил, но получалось все равно медленно. Как в дурном сне. Когда знаешь, что надо бежать, а с места сдвинуться не можешь. Машина настигла ее перед самым выходом из арки. Оставалось несколько шагов сделать. Не успела. Удар в спину получился такой сильный, что она его сразу и не почувствовала. Боль пришла уже потом, когда влетела в ствол тополя, и непослушное от боли туловище сползло на землю. На секунду ей показалось, что сознание ушло, что она проваливается куда-то, улетает от боли, от страха… Только странно — глаза почему-то все видят. И ту машину видят. Вот она неуклюже развернулась, но не уезжает, а будто пристраивается бампером в ее сторону. И снова свет фар ослепил ее на секунду. Что это? Что он собирается делать, сидящий за рулем человек? Неужели… ее добить? Нет, нет…

Наверное, она таки потеряла сознание на какое-то время. Потому что не увидела уже, как развернулись события дальше. Как из темного зева арки показалась другая машина, как сдал назад, испуганно уступая ей дорогу, водитель-убийца, как быстро начал разворачивать колеса в сторону спасительного въезда в арку. И конечно же не увидела, в каком виде предстала перед глазами своих пасынка и падчерицы — лежащей на земле в изломанной позе, с лицом, залитым кровью. И какие у них были лица, когда они выскочили из машины и бросились к ней, тоже не увидела.

Машина-убийца тем временем уже въехала в арку, и Глеб, громко и матерно выругавшись, вернулся назад, сел за руль, рванул машину с места, успев крикнуть Варе:

— Скорую вызывай! Быстро! А я за ним!

Опустившись на колени перед распластанным по мокрой земле телом мачехи, Варя дотронулась рукой до ее щеки, проговорила беззвучно, одними губами:

— Мама… Мамочка, ты чего это…

И лишь секунду спустя, подскочив на ноги и подняв голову к спящим окнам дома, закричала дурным слезным голосом:

— Мама! Мамочка! Помогите! Кто-нибудь! Помогите! Тут моя мама!

Окна в доме начали зажигаться одно за другим, хлопнули двери подъезда, послышались человеческие голоса, кто-то уже кричал в трубку телефона, вызывая скорую помощь, а Варя все стояла, прижав руки к груди, и голосила что есть мочи:

— Мама! Мама! Мамочка!

Меж тем на трассе Глеб преследовал черную машину-убийцу. Он знал, что не даст ей уйти. Пусть она даже сквозь землю провалится, все равно не даст. Сейчас, еще немного… Еще один маневр… Все! Как удачно дерево подвернулось и она влетела в него боком! Теперь осталось водителя достать, схватить его за горло, дать волю рукам…

Наверное, он убил бы его. Хлипкий парень даже не сопротивлялся его кулакам, лишь закрывал руками лицо. Точно бы убил, если б не подъехавшая с воем патрульная милицейская машина. Крепкие ребята в форме скрутили им руки, бросили на капот. Молодцы, вовремя появились. Иначе он его точно убил бы! Или искалечил…

Больничная палата была маленькой, одноместной. И кровать непривычно высокой. Она с удивлением рассматривала свою подвешенную, толстую, закатанную в гипс ногу, потом попыталась повернуть голову. Не получилось. Голова была тяжелой, от легкого движения будто что-то сдвинулось в ней, забарабанило в виски быстрыми болезненными толчками. Глаз успел ухватить штатив капельницы, кусок окна с полуоблетевшей веткой тополя. Сколько она тут лежит, интересно? Час? День? Неделю?

Тихо открылась дверь, вошла полная медсестра в светло-зеленом коротком халатике, в брючках, улыбнулась приветливо:

— Ну, вот и хорошо… Врач так и сказал, что вы быстро в себя придете. Так и пообещал милицейскому дознавателю, который утром к вам приходил.

— Дознавателю? Какому дознавателю? Ах да, конечно… — с трудом разлепила Бася запекшиеся губы.

— Там, в коридоре, ваши дети сидят, между прочим. Их домой гнали, а они так до утра и просидели. В обнимку. Хорошие у вас дети. Вроде брат и сестра, а обнимаются, как влюбленные. Завидно даже. У меня, знаете, тоже двое, так они все время собачатся меж собой, как чужие! А эти… Нет, ей-богу, завидно! Как это вы их так воспитывали, интересно?

— А… Можно их сюда, ко мне…

— А вы себя как чувствуете?

— Хорошо. Только голова немного кружится.

— Ладно. Сейчас позову. Только ненадолго. Скоро обход.

Варя и Глеб зашли на цыпочках, гуськом. Лица у обоих были бледные, с зеленоватым отливом. Варя склонилась над ней, протянула руку, осторожно погладила по плечу, не удержалась, всхлипнула тихонько. Глеб взглянул на нее со сдержанной, но ласковой досадой.

— Мам… Ну как ты? — улыбнувшись сквозь слезы, прошептала Варя.

Посмотрев на падчерицу с осторожным недоумением, Бася перевела взгляд на Глеба, словно спрашивала у него: чего это с ней? Почему вдруг… мама? Варя, поняв ее недоумение, прижала ладошку ко рту, потом, шмыгнув носом, затараторила быстро:

— Мам, ты прости меня, пожалуйста, ладно? За все прости… Конечно же ты моя мама, кто же ты мне еще? Теперь у нас, честное слово, все будет хорошо, вот увидишь! Да я… Да я теперь, если хочешь, даже твою тетушку буду родненькой бабушкой величать! Хочешь? Бабушкой, бабулькой, бабуленькой…