я успел кабанчиком метнуться к маман того, кого у нас в списке нет. Та безутешна. Постоянно пересматривает фото ненаглядного сына и видео с похорон. Флешку я скопировал, завтра ребята вытащат кадры, но и на телефоне разглядите.

Ромик аккуратно положил свой смартфон с раскрытой фотографией на стол Егерю. Вероника, словно тень, возникла у шефа за спиной.

– Нормально, – присвистнула девушка. – Я бы тоже хотела знать, как так барышня осчастливливает мужиков, что порог в вечность они переступают в абсолютном кайфе.

Фото не отличалось качеством, но никаких сомнений. Второй любовник Арины Левиной, кем бы она там не была, умер от счастья.

– Допросить, – коротко бросил Егерь.

– Понятно, – пожал плечами Ромик. – Только сами понимаете, нечего девчонке предъявить. Никаких следов убийства. Инфаркт, без вариантов. А «затрахала» к делу не пришьёшь.

Егерь все знал. Все понимал. Но преступник рано или поздно оговорится, или оступится. Тем более, здесь совсем молоденькая девчонка. Что-то же она с ними делает? И главное, мотив? Зачем ей смерти возлюбленных?

– Мотивы у девушек есть? Хоть какая-то причина убивать? Наследство? Долг, чтобы не отдавать?

– Нет. Ничего, – пожал плечами Ромик. – Даже наоборот. Пока у них эти любовники были, они денег давали, подарки покупали. А тут потеря. Ну, не убивают же из желания расстаться?

В кабинете повисла тишина.

– Может, мстят за что-то? – предположила Вероника с отсутствующим взглядом. Ее мысли явно где-то витали, не в самом приятном месте. Глаза полуприкрыты, нижние веки подрагивают, губы сжаты.

Если девушки обладали хотя бы половиной ее эмоций, то предположение имело смысл проверить.

Шеф взглянул коротко и пристально на Ромика, тот вскинул руку в книксене.

Вероника ухмыльнулась и пошла за свой стол с каким-то печальным гордым видом. Шеф и Ромик тоже углубились в свои дела.

За окном закат окрашивал небо в розовый цвет, пылающий диск солнца покатился за крыши домов, но в сравнении с блеском и огнями Большого Города это не казалось таким уж значимым. Не закат солнца выходил на сцену, скорее уж город включал иллюминацию.

Егерю предстояла еще одна встреча. В баре на окраине города, подальше от глаз коллег. Он нашел частного детектива – бывшего опера, который точно удержит язык за зубами. Он поручит ему дело Лизы. Раскапывать там особо нечего. Но к ее отцу и Веденцеву, который лично попросил провести это дело, надо прийти с конкретными фактами.

«Собралась. Жду отъезда на край света». Егерь прочитал сообщение и сначала решил, что ему оно пришло по ошибке. Но номер оказался занесен в его записную книжку, и следователь вспомнил очаровательную девушку Настю, которую он чуть не сбил машиной.

Он очень хотел придумать остроумный ответ, а еще позвонить, а еще лучше заехать. Не так часто его ожидали интересные и молодые девушки без криминалистических и профессиональных интересов. Он еще продолжал держать в руках смартфон с открытым окном мессенджера, когда из пачки документов на столе вылез уголок листочка голубого цвета. Направление в комиссию на профпригодность.

– Вот черт! – выругался Егерь. – Черт бы их всех побрал с их отвалившимися ушами и побоями.

В комиссии на профпригодность, куда его приглашали, тоже заседала девушка, возможно, молодая красивая и, возможно, не в единственном числе. Но туда ему совсем не хотелось. Поэтому он переложил предательски вылезший из стола листок поглубже и забыл. И о Насте он тоже забыл.

Глава 17

Повилика вытерла шею полотенцем. В целом она довольна: трюк, который она тренит неделю, наконец-то, начал выходить. Еще немного подчистить, графичнее замирать и техничнее заходить. Она выключила запись видео на смартфоне. Отсматривать запись с трюком и со всем танцем будет позже. Сейчас по телу растекалась усталость, мышцы и весь скелет медленно приходили в нормальное для них положение. Еще немного и движения станут замедленными и угловатыми от изнеможения. Если она сядет на пол рассматривать то, что сняла, до душа придется ползти.

Верно этот трюк называют «суперболь». Повилика толком не понимала, что у нее сейчас болит сильнее – растянутая спина или лодыжка. Продвинутая версия «супермена», когда пилонистка прогибается спиной к пилону, но хватается не за него, а за подтянутую сзади лодыжку, сгибаясь в кольцо. Девушка потерла позвоночник чуть повыше поясницы, пытаясь предугадать: синяк будет или растяжение. В этой «суперболи» и растянутая спина нужна, и сильные плечи, и, главное, терпимость к боли. Повилика только что все прочувствовала на себе.

Как не крути, а тело было живым. Разум не соглашался с этим, пытался доказать ей, что она некий абстрактный образ танца, эфемерное создание, которому чужды земные чувства. Но она чувствовала. Ощущала боль в мышцах, позвоночнике, сухожилиях. На теле появлялись синяки и мозоли. Она натирала ладони и ноги. Уставала. Безумно уставала. Так, что казалось не сможет доползти до дома, свернётся калачиком вокруг пилона и заснет. Повилика холила и лелеяла свои синяки и боль. Упивалась ими, старалась прочувствовать все до самых незначительных нот. Словно мазохистка получала удовольствие от растяжений и ломоты. Это позволяло ощущать себя живой и теплой. Настоящей.

Признаться в этом она могла только себе самой. Только через боль и усталость она чувствовала жизнь. Будто это чувство привязывало ее к реальности, к земле, к свету, ко дню и ночи. Причисляло к живым. Она не бесплотный призрак, не тень, не миф. Пока она чувствует боль, видит, как ее тело меняется, она жива.

Повилика погрузилась в себя, глядя на свое отражение в зеркале и не видя его. Вздрогнула, заметив в комнате темную тень. Виринея, как всегда закутанная в сложные балахоны из черной ткани, смотрела на нее, не мигая и в упор. Словно кошка, выслеживающая добычу. Острый коготь напряжения и тревоги царапнул девушку. У Виринеи никогда ничего не происходило просто так. Если ты вызвала подобный взгляд, есть о чем задуматься.

– Привет, – улыбнулась Повилика. В ответ получила едва заметный кивок.

– Смотреть на тебя нестерпимое удовольствие, – мягко, по-кошачьи вкрадчиво промурлыкала Виринея. – Восхищает до боли.

Повилика улыбнулась и присела в шутливом легком реверансе. Виринея часто делала странные комплименты. Набор слов понимался сложно, но вот интонации не обманывали никогда. Она гордилась. Она восхищалась. Она была очень довольна. Если Повилика теряла уверенность, слишком сложно накручивала программу, придумывала слишком хитрую связку, которую никак не могла оттанцевать, одной этой интонации хватало, чтобы воспарить, напитаться силами и энергией. Чтобы раз за разом, снова и снова штурмовать пилон.

Повилика уже забыла про тот взгляд. Она чувствовала себя примерной ученицей великого мэтра. Лучшей ученицей.

– Посмотришь?

– С удовольствием, моя дорогая, –