— Говори, что там у тебя стряслось?

— Мне кажется, одного человека прослушивали во время нашего разговора. Правда, на него напали, он сейчас в больнице, серьезно ранен. И я толком не знаю, где ключи от его квартиры и мастерской.

Паша пожал плечами:

— «Жучки» больше не в тренде. Есть более продвинутые способы узнать содержание разговоров. Знаешь ли ты мейл и номер телефона этого чувака?

— Да.

Я продиктовала все необходимое. Паша достал из замызганной сумки небольшой ноутбук и углубился в работу.

* * *

— Куда это ты направляешься? Он уже позвонил тебе?!

От неожиданности я поскользнулась и чуть не шлепнулась. Но следователь Миронов ловко ухватил меня за локоть и подтащил к очищенной ото льда части тротуара.

— Говори, так что у вас за делишки? Орехов только в себя пришел — и сразу тебе звонить кинулся? Что вы скрываете от следствия?!

— Орехов пришел в себя?!

Похоже, по моему изумленному лицу стало совершенно понятно: информация о том, что парфюмер вышел из комы, является для меня новостью.

Владлен Ильич набросил капюшон куртки, повернулся к колючему ветру спиной и пробормотал:

— Прости, нервы вконец расшатались. На людей уже бросаюсь. Пришел он в себя еще утром, из реанимации перевели, врач разрешил поговорить.

— Надо же… А я вот… — Я запнулась, пытаясь придумать объяснение своего нахождения возле больницы, — волновалась. До справочной не дозвониться, решила заехать и спросить про его состояние. А он описал нападавшего?

— Описал. Но толку от этого никакого. Мужчина, высокий, худощавый, глаза голубые. На голове — бейсболка, практически все лицо прикрыто платком-арафаткой.

— А что ему было нужно?

— Орехов уверяет, что не знает. Он работал, прибежал этот ковбой и стал его крошить. Безо всяких причин и требований. Типа психопат.

«Все понятно, — подумала я, поднимая воротник. Ледяной ветер явно решил продемонстрировать, что зима еще долго будет хозяйничать в Москве, — Орехов продолжает врать. Что за человек! Меня подставил, самого чуть не прирезали — а он все гнет свою линию. Нет, таких эгоистичных самовлюбленных типчиков даже могила не исправит!»

Глаза Миронова сузились:

— А все-таки, почему вы о нем так беспокоитесь?

Я попыталась соскочить с темы:

— Владлен Ильич, так мы вроде на «ты» перешли? Или я что-то перепутала?

— Да ты все, что можно, похоже, путаешь. Только я доказать ничего не могу. Не боишься с огнем играть?

— Что вы, пиромания — это не моя стихия.

— Ладно, не прощаюсь. Сто пудов увидимся. Возле очередного трупа. Очень бы хотелось надеяться — не твоего.

Следователь развернулся, пошел вперед, прямо навстречу промозглому ветру.

— Подождете меня? Я на пару минут к Орехову. А потом вас подвезу! — прокричала я, чувствуя, как холодный воздух леденит горло.

Миронов улыбнулся:

— Хоть одна отличная новость за день! Пошли, я в холле подожду. Не май месяц!

Орехов спал.

Я наблюдала через окно палаты за его посеревшим лицом и чувствовала, как страх начинает заполнять меня всю, от кончиков пальцев ног до макушки.

Здоровье человека — такое хрупкое.

Прервать человеческую жизнь — проще простого.

Если что-то пойдет не так, если я ошиблась в своих расчетах — все это может произойти и со мной. Больничная палата, слабость, капельницы и таблетки… Тоска… А ведь это еще не самый худший сценарий развития событий. Преступник может не просто покалечить — он может легко убить. А у меня дочь, и родители, и Андрей, и Снапик…

Ладно, хватит рефлексировать.

Назвался груздем — полезай в кузов.

— Здравствуйте, Стас! Как вы себя чувствуете?

Войдя в палату, я огляделась по сторонам, пододвинула стул к постели парфюмера и села.

Надо же, Миронов, похоже, апельсинки принес — вон они лежат на тумбочке, рядом с сотовым телефоном, подключенным к зарядке. Или это не Миронов, а кто-то из друзей Стаса подсуетился?..

Он кажется мне таким мерзким! Неужели и у таких уродов бывают друзья?..

Орехов облизнул пересохшие губы и хрипло пробормотал:

— Спасибо, все хорошо. Я очень вам признателен. Вы мне жизнь спасли.

— Надеюсь, вы этому рады?

— Конечно, — он кивнул и поморщился. Видимо, перетянутая повязкой рана на плече доставляла ему сильную боль. — А я так виноват перед вами! Лика, я просто идиот! Я… даже не знаю, как сказать…

— А что случилось?

— Лика, я спрятал флакон с духами «Красная Москва» в вашем доме. Я не знаю, что на меня нашло. Это было какое-то помутнение, туман. Я просто хотел спрятать где-нибудь эти духи…

— Вы же говорили, их украли!

— Я врал. Вор и убийца взял копию флакона.

— В вашей мастерской была копия?!

— Последние два дня — да. Я нашел маленькую камеру в мастерской. Мне стало любопытно, что произойдет. А потом я испугался. И не стал уточнять, что украли не оригинал. Я подумал, что мне надо разобраться в происходящем, и вы мне поможете. После убийства эксперта я перепугался. Вы говорили, что живете одна, в большом доме. Помните, я спрашивал вас про помощницу по хозяйству? Я говорил, что мне нужен человек — а сам просто выяснял все подробности и прикидывал, насколько удобно спрятать флакон у вас.

— Знаете, кто вы после этого? Да я к вам со всей душой — а вы что?!

— Я эгоист, да. Моя бывшая жена совершенно права. Флакон спрятан в цокольном этаже, там у вас что-то вроде спортзала. Он за стойкой с гантелями. Пожалуйста, будьте осторожны.

Я хмыкнула:

— Как это мило с вашей стороны! Сделать подлость, а потом лицемерно заботиться о моей безопасности! Знаете, Стас, я обычно стараюсь не жалеть о любых событиях, которые со мной происходят. Но мне очень жаль, что мы знакомы. Вы подрываете мою веру в людей!..

* * *

До деревни я еле доехала. Начался сильный снег, дорогу замело в считаные минуты. Я подключила полный привод в своей «Тойоте», это облегчило мне вождение. Но машины в соседних рядах виляли из стороны в сторону, и мне пару раз казалось, что столкновения не избежать. Но, к счастью, все-таки обошлось без вмятин-царапин-разбитых фар.

На нашем участке вовсю кипела работа — соседка Настя с детишками, Софией Павловной и Роби Вильямсом лепили снеговика (вообще девочку, ровесницу и подружку моей Даринки, звали Соней, но она была такой серьезной леди, что как-то невольно мы привыкли к ней обращаться по имени-отчеству. А «Роби Вильямса», щекастого пузырька двух лет от роду, звали Робертом, и больше всего он обожал петь и танцевать — даже когда еще ни говорить, ни ходить не умел, звуки музыки заставляли его отжигать, как получалось).