сыновьям наказывает: «В случае я умру, Ваню не обидьте у меня». Старик помер. Поминки отошли, помянули. Остались сыновья онне себе жить.

Ну, братья живут себе ничего-мирно, а невестки стали себе побраниваться. У этих братей, у большаков, нет робят, а у Ванюшки-Дурачка их семеро. Невестки и говорят: «Чего нам кормить чужих детей! Давайте Ваню отделим. Пускай один с семьей своей живет!»

Братья взяли Ваню отделили и из постройки дали ему онну байну только. Хлеба три меры ржи дали. Вот доля ему — хорошо Ваню не обидели! Вот три меры он смолол ржи. Съел — на три недели не хватило. Боле ись нечего и купить не на што.

«Пойду — говорит — к брату-большаку! Не даст ли мерочки ржи?» — говорит. Пришел к брату-большаку. — «Што, брат, ись не́чего. Не дашь ли мерочки ржи?» Брат взял ключи, сошел в амбар, насыпал мерку ржи. Дурак съездил на мельницу, смолол. Баба испекла и съили эту мерку опеть. Опеть стало ись нечего.

Ваня пошел опять к брату своему, не даст ли ешшо мерочки. Пришел к брату. — «Што, брат, я съел твою мерочку! Не дашь ли другой?» Брат сказал: «Што, Ваня, али все будешь за мерочкой ко мне ходить? Тебе мера дана, самому зарабатывать!» Ну, оннако взял ешшо насыпал мерку ржи». — «На, больше не ходи ко мне!» Брат сошел на мельницу, снес эту мерку, смолол. Баба испекла, съили опять. Мерку ае долго съесть: девять душ семья, ведь. И опеть село нечего ись.

«Пойду — говорит — к брату! Не даст ли ешшо мерочки?» Приходит к брату. — «Што, брат, нечего ись! Не дашь ли ешшо мерочки?» Вдруг бросились невестки, закричали: «Што мы тебя будем с семейством кормить? Всё будешь к нам ходить за мерочкам!» Ну, брат все-таки сжалел, дал мерочку ешшо. Смолол мерочку, съел опять. Больше ись нечего и взять не́ на што. К брату итти не смеет бо́ле — не велено.

Дело было воскресенье. Справился и пошел. — «Пойду — говорит — куда глазы понесут!» Вышел на перелесок. Перелесок верст сорок. Слышит, в стороне кто-то рубит дрова. Он остановился и думает: «Што же, нонче воскресенье, а кто-то рубит дрова, не празднует! Дай я, говорит, схожу, узнаю, кто это рубит».

Повернул в сторону и пошел в то место, где рубит. Подходит — рубит баба дрова. — «Што ты, баба, делаешь? Севодни праздник, а ты работаешь!» Баба зрынула: «Как ты слоняешься, слон, так и люди будут слоняться! Я — твоего брата у́часть. Твой брат, знаешь, старается на работе, а я, его участь, ему и помогаю. А ты не то што в праздник — ты и в будень не работаешь, а потому ничего и нету у тебя. А участь-то твоя с дру́жником занимается!» — «А где мне участь моя, где бы найти?» — «Садись на меня, я свезу тебя — найдёшь свою участь!»

Иван-Дурачок сел бабе на плечи. Баба понесла из лесу вон и вынесла на чистое поле и поставила на дорогу. — «Вот, ступай по этой дорожке! Дойдешь до кузленицы — зайди в кузленицу и попроси три прута железных сковать. Скуешь это прутьё — по той дорожке иди дальше. Дойдешь до дому. Стоит дом трехэтажной, и в эфтом доме сидит твоя участь в комнате и занимается с полюбовником. Зайдешь в этот дом, богу помолись, перекрестись и сядь на лавку. Когда твоя участь скочит, подойдет к тебе и спросит, будет тебя потчивать, — ты две рюмки выпей, а третью не пей! Ина тебя будет неволить, а ты скатай её этим прутьём и катай, пока она тебе не покорится».

Так он и отправился. Дошел до этой кузленицы, сковал три прута железные. Приходит к этому дому. Дом стоит трехэтажной. Пошел в эфтот дом. Сидят мущина с женщиной за столом. Зашел, богу помолился, им поклонился; сел на лавочку. Вдруг женщина сошла с графином, бежит к ему. Стала его потчивать. Налила ему рюмку, он выпил; она другую налила, он другую выпил; она третью налила, он третьей не берёт. Она стала его неволить; он схватил её и давай трепать. — «Што ты меня неволишь?!»

Как он начал её, друженик её соскочил и в окно вон. Трепал, трепал; прут железный изорвал один, взял другой. Другой изорвал, взял третий. Потом эта женщина взмолилась ему: «Брось трепать, я дам тебе помо́гу!» Потом он бросил её трепать. Она дала ему курочку с золотым гребешком. — «На, снеси домой эту курочку, снеси её в гнездышко. Она тебе будет золотые яички класть».

Этот Иван взял эту курочку и отправился обратно. Приходит на это место, где от бабы отстал. Посадила она его на плеча и принесла туда, где дрова рубила. Эта баба осталась дрова рубить, а он пошел на дорогу.

Пришел на дорогу, потом отправился домой по дороге. Пришол домой, ребятишки плачут: «Есть хотим! Давай, тятька, хлеба!» Тятька хлеба не принес — чего хошь ешь. Взял курочку в гнездышко посадил. Курочка положила золотое яичко. На другой день другое положила. На третий день третье положила.

Вот Иванушка-Дурачок пошел к своим братьям. Братья собирались ехать во иные земли на корабляф. — «Братцы, возьмите три яичка мои! Поедете во иные земли, может быть, вам там дадут по кулю хлеба за иф!» — «Вот дурак, у нас мяки́нные кузова стоя́т я́иц. Если бы по кулю давали за одно, мы бы все свезли туда бы». Брат заплакал. — «Всё-таки, што дадут, а всё-таки свезите!» А сам не объясняет, какие яички. — Ну, братья: «Делать нечево: снеси в корабль, положи в уголок, где-нибудь!»

Из лубочного издания. Сказка об утке с золотыми яйцами.

Иванушка-Дурачок сошел домой, в самые грязные тряпицы обвертел и снес в корабль и положил их, где не раздавить. Эти братья отправились на кораблях в иные земли. Приплыли в иные земли, остановились на пристане́. Потом берут самые лучшие подарки и несут королю. Принесли подарки, подали королю. Король расхвалил подарки и дозволил им торговать в своем городе.

Вот эти братья товары все распродали очень скоро, барышу получили очень много. Накупили товару, нагрузили свои корабли. Снова и хотят отправляться во свой город. Только стали на корабли, собрались ехать и вспомнили: «Што же, братья, этто мы яичка не продали? Где они были положены этта?» Сицясь розыскали яичка; развертели