Время учения в академии падало на годы, когда в русской армии еще не было вполне устоявшихся взглядов на тактику. После поражения в русско-японской войне военная мысль офицеров русской армии была в процессе брожения, но мы стояли уже на той дороге, которая потом нашла отражение в Полевом уставе 1912 года. Мы были поклонниками смелой, наступательной тактики. Я говорю о своем выпуске и отнюдь не хочу этого приписать всему офицерству русской армии, в особенности ее генералам.

Итак, впереди открывалась новая, более широкая дорога, и нужно было только не сворачивать с нее.

Пробыв около двух недель в доме стариков родителей, я выехал в Ташкент. За Оренбургом нахлынули воспоминания о том времени, когда я почти три года тому назад, юнцом, ехал держать вступительный экзамен в академию.

Ныне, уже прошедший горнило учебы, я возвращался снова в Туркестанский военный округ. На его северных границах, на старом Аральском море стояла жара. Палящее солнце, переносные пески, духота в вагоне — все говорило путешественникам, что они въехали в Среднюю Азию. Правда, этих «путешественников» в вагоне было очень мало, что позволяло нам, запершись в купе, отсиживаться днем чуть ли не в костюме Адама и лишь по вечерам сходиться в коридоре для обычных дорожных разговоров.

Но вот и станция Келес. Знакомые дувалы, сады, арыки, кругом яркая южная зелень и горячее солнце.

Утром 23 июня 1910 года на станции Ташкент я обнимал своего товарища по академии штабс-капитана Филаретова. Он повез меня к себе на квартиру: в Ташкенте по-прежнему не было приличных гостиниц. Филаретов жил у своего брата в небольшом домике с садом на Пушкинской улице. Гостеприимные хозяева предоставили мне небольшую комнату и уговорили жить с ними, пока я не подыщу себе квартиру. Филаретова не причислили к Генеральному штабу, но откомандировали в распоряжение штаба Туркестанского военного округа. В 9 часов утра 25 июня мы направились в окружной штаб и явились к старшему адъютанту отчетного отделения, вернее, исполняющему его обязанности, капитану Генерального штаба Роту. Отчетное отделение ведало учебой войск, службой Генерального штаба, личным составом Генерального штаба, полевыми поездками, рекогносцировками и маневрами. Почему оно называлось «отчетное» — трудно сказать, единственно разве потому, что составляло отчеты по объему его деятельности. По своей значимости в штабе Туркестанского военного округа оно должно было иметь больший удельный вес, чем ему принадлежал в действительности и чего я впоследствии не наблюдал в штабе Варшавского военного округа. Рот, коренной офицер Туркестанской артиллерийской бригады, окончивший академию три года назад, принял нас с начальнически-покровительственным видом. Предложив нам подать рапорт о прибытии, он представил нас исполняющему обязанности генерал-квартирмейстера штаба округа полковнику Одишелидзе. Средних лет полковник Генерального штаба с орденом Георгия 4-й степени за Русско- японскую войну — Одишелидзе производил впечатление умного и решительного человека. Впоследствии он был начальником штаба Туркестанского военного округа, а в мировую войну — начальником штаба 1-й армии. Представление наше Одишелидзе ограничилось банальными рапортами и пожатием рук. Затем в сопровождении Рота мы прошли в кабинет начальника штаба округа генерала Глинского. Худой, высокого роста, старый генерал своим мягким обращением производил приятное впечатление. Сам только что вступивший в должность начальника штаба округа, Глинский положился на Рота и утвердил его доклад, оставив нас прикомандированными к отчетному отделению штаба округа.

Так началась моя штабная работа. Тут царила настоящая бюрократическая канцелярщина, вертевшаяся вокруг маленьких вопросов. Занятия начинались в восемь утра и продолжались до двух часов дня, затем время было свободное. Рот величаво изображал начальство. Просматривая старые рекогносцировки маршрутов в горах и песках Туркестана, мы с Филаретовым поняли, что эти рекогносцировки были доходной статьей для выполнявших их офицеров Генерального штаба. Желающих ехать в горы было много, но не всем делал такой подарок Иван Андреевич Рот. Во всяком случае, причисленным к Генеральному штабу об этом нечего было и мечтать.

Мой родной 1-й Туркестанский стрелковый батальон находился в лагерях. В городе удалось увидеться лишь с несколькими товарищами. Нужно было явиться в батальон и представиться новому его командиру. Получив разрешение Рота съездить в лагерь под село Троицкое, я отправился туда. Много изменений произошло за три года: по сухомлиновской реформе 1910 года батальон развертывался в полк. Вторым батальоном в его состав входил бывший 4-й Туркестанский батальон. Приказом по военному ведомству от 20 июля я уже числился штабс-капитаном 1-го Туркестанского стрелкового полка. Посещение полка и встреча со старыми товарищами были для меня праздником. Прежде всего я представился новому командиру полка полковнику Федорову. Невысокого роста, седоватый полковник принял меня вежливо, но суховато. Прибыл он из полка, расположенного в европейской части России. Производил не особенно приятное впечатление. Полком он, собственно говоря, не командовал, так как трезвым бывал только с утра. Офицеров Генерального штаба признавал лишь тех, которые водили с ним компанию.

Окунувшись в жизнь полка, я понял, что в нем уже нет той «старой туркестанской» атмосферы, какая была до моего отъезда в академию. Теперь 1-й Туркестанский стрелковый полк не отличался от обычного пехотного полка с его нравами и обычаями. Старые офицеры почти все ушли из батальона. Остался лишь прежний помощник командира полка по строевой части полковник Смирнов. На его авторитете, собственно, и держалось общество офицеров.

Вернувшись из лагеря, я недолго прожил в городе: 13 июля приказом по штабу округа был послан в тот же лагерь для ознакомления с подрывным делом и для испытания прикомандированных к Туркестанской саперной бригаде чинов пехоты. Попал в новую среду, мало мне знакомую. С большой пользой для себя занялся не только подрывным, но и вообще саперным делом. 9 августа я снова явился в душную комнату капитана Рота. Вскоре, подыскав себе квартиру, переехал от Филаретова.

Крупных маневров и учений из-за реорганизации пехоты в округе не было; приходилось вести текущую переписку. В отчетное отделение заходило много офицеров Генерального штаба: через него шли все назначения, командировки и вообще всякие передвижения. Поэтому за осень я узнал офицеров Генерального штаба почти всего округа.

Время летело незаметно. Нужно было отправляться в полк для цензового командования ротой. 20 октября 1910 года прибыл туда и принял 7-ю роту. Итак, я снова в строю. Роты по-прежнему усиленного состава, т. е. по 180 человек.

С 9 утра до 12 часов дня командир полка подписывал в канцелярии бумаги, а затем исчезал, и больше мы его не видели. На занятиях в ротах он не показывался. Бывал там лишь в день ротного праздника на молебне, после которого командир роты обязан был кормить обедом весь состав полка. Вот здесь полковник Федоров развертывался, напиваясь аккуратно на каждом ротном празднике. Старший его помощник по строевой части полковник Смирнов наблюдал за поведением офицеров. Сам же увлекался карточной игрой в гарнизонном собрании.