что у Натальи Евгеньевны серьезно больна мама, натолкнул меня на мысль, что женщина могла пойти проведать ее как раз в тот промежуток, когда произошло убийство. Сейчас я проверю свое предположение.

– Да, Наталья Евгеньевна, я привыкла добиваться поставленной цели. Но когда мне не чинят препятствия в виде сокрытия информации, то у меня это получается гораздо лучше, – напрямую, без обиняков, сказала я.

– А кто же скрывает от вас информацию? – Консьержка недоуменно посмотрела на меня. – Я что-то вас не понимаю.

– Да вы, Наталья Евгеньевна, и скрываете. Точнее, вы сказали мне неправду.

Я пристально посмотрела на женщину. Она заметно заволновалась.

– Я?! Когда я вам сказала неправду? – воскликнула консьержка. – Я… на самом деле… не… – Она вдруг замолчала.

– Наталья Евгеньевна, когда я вас спросила, все ли время вы были на своем месте в тот день, когда был убит Джембровский, то вы сказали, что да, все время были на месте, что вы никуда не отлучались. Ведь вы это говорили? Вспомните.

– Да… вроде бы…

– А как было на самом деле? – спросила и сама же ответила: – На самом деле вы покинули свой пост как раз в тот промежуток времени, о котором я вас спрашивала. И который был очень важен для того, чтобы составить правильное представление о том, как же разворачивались события. Если бы я знала это с самого начала, мне не пришлось бы топтаться на месте. Ну, что же вы молчите? Получается, что я права в своем предположении?

Консьержка опустила взгляд и молча кивнула.

– Наталья Евгеньевна, так, может быть, вы исправите эту свою оплошность, а уж если говорить прямо, то ошибку, и расскажете, как было на самом деле?

– Да, конечно же, я все расскажу. Простите меня, я виновата. Дело в том, что у меня старенькая больная мама. Мы с ней живем вдвоем, и больше родственников у нас никаких нет. Я бы не стала оставлять ее одну на весь день, но ничего не поделаешь, приходится работать. На пенсию не проживешь, почти все деньги уходят на лекарства, а жить-то на что-то надо. Вот и приходится подрабатывать дежурной. А в тот день я почувствовала какую-то тревогу. Сижу, места себе не нахожу. И решила я сбегать домой, проведать маму, посмотреть, как она там. Тем более что я живу-то совсем рядом. И надо же было такому случиться, что ушла я как раз в очень важный момент. Поверьте, я и сама переживала, что так получилось. Ведь прежде никогда ничего подобного не случалось, я всегда нахожусь на месте и за всем слежу.

– Хорошо, мне понятна ситуация, – кивнула я. – А теперь расскажите еще раз все то, что произошло в тот день, начиная с того момента, когда к Джембровскому поднялся его шурин Александр. Вы сказали, что он бывал у Иннокентия Алексеевича и что вы знали этого молодого человека.

– Да, совершенно верно. Он поздоровался и поднялся на лифте. А потом в подъезд вошел еще один мужчина и сказал, что он направляется тоже к Иннокентию Алексеевичу. Но я видела его впервые и поэтому попросила назвать имя, отчество и фамилию. Он сказал, что его зовут Деревянщиков Владислав Геннадьевич, что он работает вместе с Джембровским.

– Так, это я уже слышала от вас, рассказывайте, что было дальше.

– А дальше я вижу, что этот шурин, ну, Александр, уже идет обратно. Кивнул мне и вышел из подъезда. Я подумала, что, наверное, этот коллега Иннокентия Алексеевича пришел к нему по делу и поэтому родственника попросили уйти. Но не прошло и пяти минут, как этот Деревянщиков тоже спускается на выход. Я еще удивилась, что они так быстро управились.

– Так, а что было дальше? После ухода Деревянщикова, – спросила я.

– А вот после того, как он вышел, я и пошла проведать маму, – голос консьержки задрожал, – я совсем не подумала о том, что может такое произойти. И вернулась я на пост примерно минут через десять-двенадцать. Я шла домой быстрым шагом, заглянула в комнату мамы, увидела, что мама спит, дышит ровно, ну, и побежала обратно. Сюда, значит.

– Ну, хорошо. А вы обратили внимание на то, сколько было времени? – спросила я.

– Ну, точно сказать не смогу, но был уже первый час дня. Минут десять первого, наверное, – ответила Наталья Евгеньевна.

– Когда вы вернулись сюда, в подъезде никого не было? – задала я следующий вопрос.

– В подъезде не было, но меня чуть не сбила с ног девушка. Она как раз выбежала из подъезда.

– Как выглядела эта девушка? – спросила я.

– Молоденькая, симпатичная очень. Похожа на куклу Барби. Такие же белокурые волнистые волосы, точеная фигурка, вся такая стройненькая, хорошенькая.

– Во что она была одета?

– Во что-то розового цвета. Я почему подумала, что она похожа на эту куклу. Ведь и у куклы гардероб состоит из вещей розового цвета. У соседской девочки есть такая кукла. Она часто во дворе с ней играет. Вот и у той девушки, что выбежала из подъезда, были розовые брючки, курточка, рюкзачок сзади болтался, тоже светлого цвета.

– А какие-нибудь особые приметы у девушки были? Может быть, уши оттопырены, или родимое пятно заметное? – продолжала я расспрашивать женщину.

– Нет, ничего такого я не заметила, она очень быстро пронеслась мимо меня. Единственное, что мне удалось увидеть, так это заколку в ее волосах. Она как раз блеснула на солнце, и поэтому я обратила внимание.

– Вот такая заколка? – Я достала из сумки пластмассовую заколку, которую я нашла под ковром в холле в квартире Джембровского.

– Да! Точно такая же была и у той девушки, – подтвердила консьержка.

– Эта девушка раньше появлялась в доме? – спросила я.

– Нет, я ее видела первый раз.

– А что было после того, как девушка выбежала из подъезда?

– Я не знаю. Я потом вернулась на свое место, – объяснила консьержка.

– Ладно, Наталья Евгеньевна. Вам придется подойти в отделение, чтобы запротоколировать показания. Ждите повестку. Да, скажите, а соседка Джембровского, Полина Георгиевна, уже вернулась? Она сейчас дома?

– Да, я видела ее, – ответила женщина.

– Я к ней сейчас зайду, – сказала я