сделала шаг вперед и полой своего длинного платья смела песок с последней ступеньки. Когда Пол приоткрыл калитку, чтобы пропустить ее, у него перехватило дыхание, он застыл на месте. Женщина полностью изменила свой облик и стала почти неузнаваемой. Ее распущенные волосы струились по плечам, ниспадая до самого пояса, что придавало ей вид той прежней девчонки, какой он ее знал когда-то. И хотя ее платье было из дорогого бутика, от модного дизайнера, оно имитировало небрежный стиль девяностых, который некогда она так любила. Карла смело смела с себя все, что было от Лорен, чтобы воскресить Карлу, чуть неловкого подростка, одновременно и открытую, и непредсказуемую, какой он ее помнил. Стоя перед этим призраком, восставшим из прошлого, Пол заколебался и усомнился в своем решении открыть ей все без утайки. Ведь если Карла хочет остаться с ним, зачем рисковать и рушить все? Он сделал шаг назад и грустно улыбнулся, чего Карла не заметила в темноте.

Ее лицо светилось радостью, она бросилась в его объятия и прижалась головой к его груди. От ее волос шел густой аромат туберозы и ванили, и Пол едва сдержался, чтобы не утопить лицо в ее густых волосах. Но он лишь нежно взял ее за плечи и немного отодвинул от себя. Лицо ее застыло, Карла замерла, устремив на него вопрошающий взгляд.

– Давай пойдем на берег, – промолвил он. – Мне нужно сказать тебе кое-что важное.

Его сосредоточенный вид предвещал серьезный и трудный разговор. Карла опустила голову, пряча глаза, на которые в любую минуту готовы были навернуться слезы. Пол бережно взял ее за руку, у нее были тонкие и хрупкие пальцы, казалось, они могут сломаться от самого легкого прикосновения. Он повел ее к волнорезам на южной оконечности песчаного мыса и предложил устроиться тут, прямо на камнях. Сильный ветер утих, теперь только теплый морской бриз набегал на берег и камни. Карла устремила на Пола вопрошающий взгляд.

– После того, что я сейчас тебе скажу, мы больше не увидимся, Карла, – тихо, но решительно произнес Пол.

Она распрямилась, гордо подняла голову. В ее взгляде не было ни вопроса, ни печали.

– Сейчас ты, конечно, используешь классический трюк, объявишь, что твоя жена вернулась к своим обязанностям, – с иронией процедила она сквозь зубы. – Так что все, что ты мне рассказал, когда я была еще Лорен, ложь и обман.

Пол вздохнул и не мог не улыбнуться тому, что, как он понимал, было приступом ревности.

– Мне хотелось бы, чтобы все было так банально… – он секунду поколебался. – Действительно, я тебя обманывал, но это случилось не вчера и не несколькими днями раньше.

– Когда же? – воскликнула Карла с тревогой в голосе.

– Я всегда тебя обманывал в том, что касается… меня самого. Когда мы встретились в Куршавеле, а потом в Нью-Йорке, я сказал тебе, что выздоравливал после тяжелой пневмонии. Мои родители не хотели, чтобы я был в изоляции, в стороне от сверстников, так что тогда это была официальная версия для всех.

Слушая его, Карла прищурила глаза, насторожилась, не понимая, куда ведет Пол разговор, уходя в сторону от предполагаемой темы.

– Когда мы жили в Нью-Йорке, помнишь, я иногда отменял свидания, говорил тебе, что должен позаниматься, на самом же деле я должен был постоянно посещать врачей, – признался Пол.

– Не понимаю, почему ты мне об этом тогда не сказал, – удивилась Карла.

– Так вот, на самом деле я был очень болен. Мои занятия были только прикрытием моих недомоганий.

Пол замолчал, подыскивая нужные слова. Эта исповедь была мучительна для него, унижение, связанное с его патологией и инвалидностью, возмущало его. Карла заметила его волнение, но не подала виду, она с участием посмотрела на него, ожидая продолжения.

– У меня была врожденная болезнь сердца. Мне становилось все хуже. Когда мы встретились, мне давали всего несколько месяцев жизни. Я не должен был привязываться к тебе, но я был… эгоист и забыл, что могу умереть в любой момент.

Пол медленно расстегнул пуговицы и раздвинул борты рубашки, чтобы показать шрам на груди.

– Моя операция, в Швейцарии, это была пересадка сердца…

Женщина медленно протянула руку и осторожно коснулась пальцами груди Пола. Он вздрогнул от ее едва уловимого прикосновения.

– Ты чуть не умер? А я даже ничего не знала… но ведь мы все друг другу говорили… по крайней мере я все тебе рассказывала.

Пол запахнул рубашку и отвернулся, чтобы заправить ее в брюки.

– Когда я был ребенком, однажды, когда ловил цикад, я понял, что такое смерть. Я опускал цикаду в банку, закрывал крышкой, и она задыхалась. Когда у меня было недомогание и я даже не мог ходить, я думал об этой цикаде, которая прекратила петь. Вот и я не пел целыми годами, не знал, сколько весен у меня еще осталось. Встретив тебя, я не захотел, чтобы ты смотрела на меня, как на ту цикаду. Я плакал, когда хоронил ее в саду, но это было только насекомое. Я любил цикад, целыми днями занимался их ловлей, это было моим любимым занятием во время каникул.

– Но операция… тебя должны были спасти, тогда бы ты мне сказал…

– Ты придала мне желание жить, но я не хотел, чтобы ты меня жалела, или чтобы испытывала… неприязнь… кроме того, я мог не выжить после операции, в конце концов. Во всяком случае, я думал, что тебе совсем не нужно знать об этом, – заключил Пол.

Карла медлила, молчала, ей было нелегко оценить значение признания, представить себе, как трудно было сделать его. Она вдруг поняла, что Пол сейчас уже мог быть мертвым и окончательно исчезнуть из ее жизни. Как много изменилось с тех пор, как они снова встретились. Она вычеркнула этого человека из своей жизни, на много лет изгнала из памяти, а теперь мысль о том, что он мог умереть двадцать лет назад, казалась ей невыносимой. Пол смотрел на нее пристально, молчаливо. Всем своим видом он давал понять, что признания еще не закончились, а Карле было непонятно, какую цель он ставил, отпуская их по капле.

– Как ты мог подумать, что это может теперь разлучить нас? – взволнованно проговорила она.

– Мне пересадили сердце, добытое в сети криминальных торговцев органами, – отрезал Пол.

В своем желании как можно скорей покончить с интимными излияниями, касающимися его здоровья, Пол сразу перешел к главному, он экономил слова, а их простота и краткость фраз только усиливали жестокость их содержания. Он тут же заметил, какой эффект произвели на Карлу его слова.