– Заприте за мной, – сказал он Жаку, пожимая его руку. Жак кивнул.

– Бон кураж[45], Гюстав.

– И вам. – Он резко развернулся и пошел прочь.

Как только Жак запер на засов внутреннюю дверь, они скользнули в отверстие в глубине кладовой и вошли в туннель, ход начал круто подниматься вверх. Элиан держала лампу над головой, чтобы освещать дорогу. Туннель здесь был узким, и идущему позади нее Жаку приходилось с большим неудобством протискиваться через него, неся перед собой тяжелый чемодан. Но пока они продвигались дальше, иногда по гладкой дорожке, тысячелетия назад проделанной в известняке текущей водой, иногда по крутым, грубым ступенькам, вырубленным в камне руками человека, туннель постепенно начал расширяться. В темноте было тихо и прохладно, и казалось, что всего за несколько сотен шагов они удалились от теплого вечера снаружи на сотню миль, но воздух был на удивление сухим. Они дошли до развилки, как и говорил Гюстав, и повернули налево, продолжая свой путь наверх. Туннель расширялся, а наклон уменьшался, и вот они уже, почти распрямившись, шли по известняковой дорожке, проторенной и отшлифованной древней рекой. Наконец он раскрылся перед ними, и в свете лампы они обнаружили, что стоят в просторной пещере. Пол был сухой, покрытый мелкой пылью, а лучи лампы осветили изогнутый сводчатый потолок в нескольких футах над ними.

– Уф! – прокряхтел Жак, опуская радиостацию, сгибая и разгибая пальцы и потягиваясь, чтобы снять напряжение в спине после того, как пронес тяжелый чемодан сквозь тоннель, согнувшись большую часть пути.

В дальнем конце пещеры были еще одни грубые каменные ступени, круто поднимающиеся наверх. Элиан подошла к ним и подняла лампу. Она улыбнулась, увидев изогнутые клепки бочки с вином, закрывавшей отверстие наверху. Потом приложила палец к губам, давая знак быть тише, и указала наверх:

– Винный погреб шато. Кухня прямо над ним – и немцы тоже.

– Не волнуйся, они не смогут услышать нас. Между нами и ними несколько футов сплошного камня да и сам погреб.

Он улыбнулся и взял ее за руку. Свет от лампы отбрасывал тени на его лицо.

– Что за место! Как будто мы из реального мира попали в другой, совершенно отдельный от него. Как странно – и как удивительно – быть укрытыми здесь. И да, ты права – под носом немецкой армии! Ты уверена, что о туннеле больше никто не знает?

Элиан кивнула.

– Из сейчас живущих только граф де Бельвю спускался сюда, но это, должно быть, было много лет назад. Теперь он ни за что не сладит с лестницей в погреб, не говоря уж о тех крутых ступеньках в скале. Папа использует только несколько метров в конце туннеля у мельницы и, как ты видел, хорошо прячет вход. Ты здесь в безопасности.

– А ты? – Он погладил руку Элиан большим пальцем, стараясь успокоить ее, и она улыбнулась ему в ответ. – Ты не против оставаться здесь со мной, Элиан? Я понимаю, это должно быть нелегко, но ты сама знаешь, милиция и гестапо обыщут мельницу. Лучше тебе там не быть, когда они станут это делать.

На лице Элиан промелькнул страх.

– Папа… И мама… Как-то неправильно не быть с ними.

Он дотронулся до ее руки, чтобы ее ободрить.

– Если твоих родителей станут допрашивать, им спокойнее будет знать, что ты не подвергаешься риску, разве нет? Твой отец придет за тобой, когда будет безопасно, как он и сказал.

Она кивнула, с неохотой признавая его правоту. Жак снял куртку и расстелил ее на полу.

– Не волнуйся, с твоими родителями все будет в порядке. Против них нет улик. Пока туннель остается тайной, мы все в безопасности. – Он обнял ее, чтобы успокоить, и добавил: – Я обещаю оберегать тебя, Элиан.

Она уткнулась лицом в его широкую грудь, чувствуя, что его рубашка пахнет лесом – свежим воздухом, и сосновой смолой, и гниющей листвой. Она вдыхала его запах, запах этого знакомого незнакомца, который появился, чтобы жить среди них, и столь многим рисковал, помогая скоординировать и усилить Сопротивление.

– Ты был сегодня с Ивом?

Когда она подняла взгляд, в его синих глазах, смотрящих на нее, было столько нежности, что у нее замерло сердце. Она знала, что они сближаются, но до этого момента не сознавала полностью, насколько он ее любит.

Он улыбнулся и ответил шепотом, как будто кто-то мог их услышать:

– Да, был. Он в превосходной форме. Стал теперь одним из самых опытных. Они очень заняты, планируют… Но больше я не могу рассказать. – Он замялся. Она видела, что он сердится на себя за то, что уже сказал слишком много. Но, наверное, он чувствовал, как и она сама, что было в неземной атмосфере этого места и в том, как они вместе скрыты от опасности, что-то такое, что заставило его потерять бдительность.

– Знаю, – ответила она. А потом приподнялась на цыпочках и коснулась губами его губ. Укрытая на короткое время от войны, вдали от ежедневных опасностей и лишений, она тоже на мгновение забылась. Но тут же отступила назад, удивляясь и стыдясь собственной непривычной смелости.

С наигранной официальностью, стараясь помочь ей скрыть смущение, Жак указал на свою куртку на полу:

– Мадемуазель Мартен, прошу, присаживайтесь, и давайте отужинаем вместе. Мы ведь с вами оказались в совершенно уникальном ресторане. Полагаю, еда здесь должна быть отменной.

Элиан засмеялась, вновь расслабляясь, и, сев на полу, развязала платок, отчего ее медовые волосы рассыпались по плечам. Она ближе подвинула корзинку, которую собрала для них Лизетт.

Смертоносным на вид десантным ножом, который он вынул из потайного кармана в подкладке куртки, Жак отрезал кусочки плотного желтого хлеба из каштанов и густо намазал их мягким козьим сыром с травами. В корзинке были два огромных красных помидора, созревших в огороде Элиан у реки. Один из них он нарезал на кусочки и разложил сверху.

– Ваша тартинка, мадемуазель. Надеюсь, она вас не разочарует. – Он с нарочитой почтительностью протянул ей кусочек хлеба.

– Очень вкусно, – ответила Элиан, откусив большой кусок. – Но минутку, кое-чего не хватает.

Она поднялась по грубо вырубленным ступенькам и принялась осторожно толкать солидный бок бочки с одной стороны, пока та медленно не откатилась, привалившись к своей соседке. Элиан забралась в погреб и в темноте, едва освещаемой лампой из пещеры внизу, стала ощупью пробираться вдоль винных стеллажей. Она взяла скромную бутылку – не одно из лучших вин графа, но и не одно из презренных вин 1937 года – и осторожно спустилась обратно по ступенькам, остановившись, чтобы взяться за связанную узлом веревку, прикрепленную к отверстию в бочке. Она мягко потянула, и бочка вкатилась на место, вновь скрывая под собой лестницу.

Они вынули пробку, используя перочинный ножик Элиан.

– Вот теперь это и правда изысканная кухня, – заметил Жак. Он снова обнял ее одной рукой. – Лучшего способа провести вечер не придумаешь.