Когда она тем вечером пришла домой, на кухне никого не было.

– Папа? Мама? Ив? – позвала Элион. Услышав наверху скрип половиц, по которым расхаживают туда-сюда, она поднялась и увидела, что Лизетт ходит взад-вперед по комнате Ива, вынимая его вещи из шкафа и складывая их в брезентовый мешок. В соседней комнате, в своей маленькой кроватке в углу спальни Гюстава и Лизетт зарыдала Бланш.

– Что происходит? – спросила Элиан растерянно.

– Ив уезжает, – ответила Лизетт. От страдания у нее на лице прорезались морщины, и она вдруг стала казаться гораздо старее. – Когда твой отец утром пошел в мэрию заявить о теле в реке, секретарь мэра передала ему извещение для Ива. Новый закон о принудительных работах. Сегодня и на площади повесили указ об этом законе. Вместо рабочих с определенными навыками они теперь будут отправлять в лагеря по возрасту. Иву велели явиться через несколько дней для депортации.

– Ив… – прошептала Элиан. Она вспомнила о поездах, гремящих где-то вдалеке. Тут ей пришла в голову другая мысль. – И Матье? Это коснется и его.

Лизетт сворачивала шерстяной свитер, но после этого остановилась.

– Да, но не волнуйся, Матье не придется ехать. В указе сказано, что некоторые классы рабочих освобождаются, например, полицейские и пожарные. И те, кто работает в Службе наблюдения за железными дорогами.

Множество чувств переполняло Элиан, ей сложно было собраться с мыслями.

– Но Ив… В рабочем лагере…

Лизетт плотно сжала губы и покачала головой:

– Твой брат не едет в рабочий лагерь.

– Но ты складываешь его вещи…

– Он решил уйти скрываться с макизарами. Сегодня ночью. Они с отцом сейчас улаживают что-то на мельнице, чтобы ему легче было управляться одному, так что я сказала, что соберу его. Он не может взять много… – Лизетт запнулась, не в силах больше говорить от сжавшей горло судороги.

Элиан подошла и обняла мать. Та рыдала, уткнувшись лицом в свитер, который все еще держала в руках, плечи ее поднимались и опускались.

– Чем я могу помочь? – спросила Элиан.

Плач Бланш становился все более исступленным, и Лизетт улыбнулась, вытирая глаза тыльной стороной руки.

– Иди успокой малышку. Возьми ее на кухню и дай ей отвар ромашки. Я спущусь через минуту. И Элиан, нам нужно выглядеть храбрыми, когда будем прощаться с Ивом. Давай подарим ему на прощание воспоминание о наших улыбках и нашей любви. Начиная с этой минуты ему понадобится вся сила, которую мы можем ему дать.

Темные кудри Бланш были мокрыми от слез. Она протянула руки к Элиан, когда та наклонилась ее поднять, схватила ими за шею и крепко держала, как будто никогда теперь не отпустит.

Элиан стала утешать ее:

– Тише, моя маленькая, все хорошо. Все будет хорошо.

– Эан, где Ив? – спросила Бланш. Она училась говорить медленно («И неудивительно после всего, что она пережила», – заметила Лизетт). Сейчас начинала пополнять свой словарный запас, но «Эан» пока было ближе всего к имени Элиан из того, что ей удавалось произнести.

– Сейчас придет. Он помогает папе, но скоро придет тебя обнять. Ему нужно ненадолго уехать, но он к нам вернется. – Она всем сердцем надеялась, что говорит правду, не только ради Бланш, но и ради себя самой.

– Ив скоро вернется? – спросила Бланш, ресницы вокруг карих глаз которой все еще были слипшимися от слез.

– Надеюсь.

– Надеюсь, – повторила Бланш, выразительно кивая. – Скоро.

Элиан залила несколько сухих цветков ромашки теплой водой, а потом процедила отвар в маленькую фарфоровую чашку, украшенную бабочками, которую любила Бланш. Она села и стала покачивать девочку на коленях, тихонько напевая ей, пока та пила успокаивающий чай.

Открылась дверь, на мгновение впуская в теплоту кухни порыв холодного зимнего воздуха, и вошли мужчины. Гюстав изо всех сил старался казаться спокойным и оптимистичным, говоря о бытовых вопросах и давая Иву короткие советы.

– Старайся не промочить ноги, а то пожалеешь. Я хорошенько натер твои ботинки воском. Слушай, что говорят другие – они теперь уже опытные. И наверняка скоро прибавятся и другие такие же, кто считает, что лучше попытаться выжить на воле, чем сидеть в рабочем лагере.

Ив был молчаливый, присмиревший гораздо больше обычного. Элиан он казался одновременно и неожиданно взрослым, и пугающе молодым. Ей хотелось плакать по нему, по ее братишке, вынужденному делать такой выбор, вынужденному покинуть тепло и любовь родного дома, чтобы жить в бегах, спать под открытым небом среди чужих людей. Но она напомнила себе о словах матери и вместо этого заставила себя улыбнуться ему. Она не стала говорить, боясь потерять самообладание, а кивнула ему и начала тихо петь одну из любимых песен Бланш. И пела она не только малышке у себя на коленях, но и Иву: «Il y a longtemps que je t’aime…» – «Я так давно тебя люблю…»

Ив сжал ее плечо, и на мгновение голос Элиан дрогнул, но она сделала глубокий вдох и продолжила, а Ив наклонился поцеловать головку Бланш. Девочка протянула руки и обняла его за шею, улыбаясь и подпевая Элиан.

Когда песня подошла к концу, он заставил себя подняться и резко вышел из кухни, отправился наверх и перепрыгивал ступеньки лестницы своими размашистыми шагами. Уже через несколько минут вернулся, в одной руке неся мешок, а второй обнимая за талию Лизетт. Она уже осушила слезы и, как и Гюстав, старалась храбриться.

В дверь тихо постучали. Обернувшись на стуле, Элиан увидела у порога Жака Леметра. Он кивнул всем и сжал руку Ива, крепко ее пожимая.

– Все готово? – спросил он без предисловий. – Пора идти.

Ив кивнул, горло у него сжалось, так что он не мог выговорить слова прощания с родными. Он обнял всех по очереди, не отпуская мать в течение нескольких безмолвных секунд. Элиан заметила, что Лизетт закрыла глаза, а ее лицо на миг дрогнуло от невыносимой боли. Наконец Ив отпустил ее и закинул на плечо мешок. Жак похлопал его по спине, а затем улыбнулся Мартенам:

– Не волнуйтесь, мы хорошо о нем позаботимся. Я пошлю вам весточку, когда смогу, дам знать, как он там.

– Спасибо, Жак. С Богом. – Лизетт снова потянулась к Иву, чтобы последний раз дотронуться до сына, но он уже отвернулся и зашагал к двери. Она уронила руку и затеребила передник. Элиан взялась за нее, крепко сжимая руку матери, чтобы придать им обеим сил.

И вот дверь за Ивом и Жаком закрылась, они исчезли в холодной ночи.

* * *

С начала года ввели новый тип вооруженных сил, французскую милицию, которая должна была работать параллельно с гестапо. В те выходные на рынке, расставляя оставшиеся банки меда и воска рядом с парой баночек яблочного варенья (с добавлением семян черного тмина для ослабления кислого вкуса при отсутствии сахара), Элиан ощущала присутствие пары милисьенов[43] в их коричневых рубашках и синих куртках. Они развалились у фонтана, наблюдая за происходящим на площади. Один из них как будто показался ей местным.