Павел покачал головой:

– К сожалению…

– У нее потрясающая фигура, – Лисицкий мечтательно закрыл глаза. – Возможно, лицо не такое красивое, как хотелось бы видеть ценителям идеальной красоты, но фигура модели – девяносто-шестьдесят-девяносто. Я предложил ей поработать у меня натурщицей, и она поговорила с мужем и согласилась. Видите ли, они жили очень бедно и едва сводили концы с концами. А я предлагал неплохие деньги.

– То есть она позировала вам голой? – изумился Павел.

Лисицкий усмехнулся:

– Ну зачем же… Ниночка нужна была мне для других целей. Видите ли, те богатые дамы, которые заказывают свои портреты и готовы заплатить за них любую сумму, если портрет придется по вкусу, – очень занятые женщины. То у них теннис, то фитнес, то сауна, то косметический салон. А мне, по-хорошему, нужно работать с ними не один час. Вот я и нашел выход из положения. Я ведь не зря сказал вам о фигуре Ниночки. Так вот, я сажал ее так же, как свою клиентку, и писал с нее. Когда приходил оригинал, я добавлял черты лица и штрихи в одежде. Ниночка обычно приходила ко мне по понедельникам и пятницам, иногда я просил ее появляться и в другие дни недели. Значит, вот почему бедная девочка больше не показывается… Но ведь об этом не писали газеты, – обратился он к Павлу.

Тот кивнул:

– Да, верно, не писали.

Лисицкий провел рукой по густой шевелюре:

– А если бы даже и писали. Признаюсь, я их не читаю. А Люся никогда не посмела бы меня потревожить. Боже, да она сама расстроится, когда об этом узнает, – он заморгал быстро-быстро. – Но кто решился причинить ей зло? Она была очень светлым человечком. Таких все очень любят.

Киселев пожал плечами:

– Мы и пытаемся решить эту загадку. А как вам работалось с Марианной Пескаревой? – перевел он разговор на другую тему.

Владимир Ефимович усмехнулся:

– Это самая взбалмошная особа, которую я когда-либо писал. И ведь это была ее идея – повесить свой портрет в гостиной. Муж во всем потакал ей. Когда я увидел его, то понял: этот сделает для жены что угодно, и запросил больше обычного. Кажется, супруга звали Сергей. Он с радостью согласился на все мои условия.

– С Марианной вам приходилось трудно, – понимающе заметил Павел.

Лисицкий вздохнул:

– Еще как. Она не желала выполнять ни одно мое требование. Она не хотела позировать больше получаса. В общем, если бы не помощь Ниночки, я бы никогда не закончил ее портрет.

Майор насторожился:

– А они были знакомы?

Владимир Ефимович расхохотался:

– Кто? Марианна и Ниночка? Да боже вас упаси. Ниночка видела, как я стараюсь скрыть этот факт, потому что неизвестно, как бы себя повела Марианна, если бы об этом узнала. Кажется, она сама далеко не голубых кровей, однако такого презрения к людям я давно ни у кого не замечал. Да она бы в клочья изрезала картину, если бы… ну, вы понимаете…

– Да, – Павел наклонил голову. Он бы еще поговорил с художником, однако в комнату вошла Людмила Борисовна и строго посмотрела на мужа:

– Дорогой, кажется, все это я устроила ради тебя. И ответь мне на вопрос, почему я должна занимать гостей одна? Ты пообещал отлучиться на десять минут, а тебя нет вот уже полчаса.

– В этом виноват я, – заступился майор за Лисицкого. – Понимаете, я впервые в настоящей мастерской художника. И мне здесь все интересно. А Владимир Ефимович провел целую экскурсию. Ему за это нужно выписать премию. А в следующий раз, если можно, я приведу сюда своих друзей. Пусть приобщаются к искусству.

Супруга заметно подобрела:

– Ну, коли так, я вас прощаю. Идем, Володя, – она взяла обоих мужчин под руки и сказала: – За что любят художников, как вы думаете? Почему ими восхищаются? Не знаете? Разве его мастерская не подсказала вам ответы? Тогда я вам скажу. Сколько бы ни бушевали сиюминутные страсти в умах и душах людей, художник ежедневно приходит в мастерскую – дом своего духа – и принимается за работу. Так заведено издавна – и текущие столетия мало что меняют.

– Это верно, – отозвался Павел.

Когда они вернулись в гостиную, стол уже заметно опустел. Настя сидела на диване вместе с какой-то женщиной в ярко-красном нарядном платье и с бриллиантами в ушах. Они о чем-то с увлечением разговаривали, и Киселеву пришлось тронуть ее за плечо:

– Не пора ли нам, родная?

Настя вздрогнула:

– А, Паша. Где ты так долго пропадал?

– Беседовал с Владимиром Ефимовичем об искусстве, – пояснил супруг. – И узнал много интересного. Впрочем, расскажу дома.

– Познакомься, это тоже наша преподавательница Ирина. – Женщина чопорно кивнула полицейскому. – Они дружат с Людмилой Борисовной. А нам, пожалуй, действительно пора, – она встала, поправила платье. – Ирочка, до встречи на работе.

Ирина снова кивнула. Супруги направились к хозяевам.

– Мне было очень приятно с вами познакомиться, – сказал Павел, пожимая руку Лисицкому.

Тот ответил широкой улыбкой:

– Как и мне с вами. Хотя, признаюсь, вы меня очень огорчили насчет Ниночки. Но когда вы отыщете убийцу, расскажете мне?

– Обязательно, – пообещал Киселев.

Они с Настей оделись и вышли в снежные сумерки. Возле дома уже стояли таксисты в ожидании клиентов. Видимо, новость о том, что у художника гости, распространилась по городу, хотя супруги и постарались это скрыть. Киселевы сели в серебристый «Форд» и быстро доехали до дома.

– Надеюсь, ужинать ты не будешь, – заметила Настя. – Я очень устала. Сейчас приму душ и лягу спать.

– Конечно, дорогая. – Павел прошел на кухню и достал мобильный.

Часы показывали десять. Возможно, его друзья Скворцовы еще не легли. Несмотря на то, что майор еще не решил, является ли новость, услышанная им от художника, важной, он захотел поделиться ею с Катей и Костей. Его друг отозвался сразу. Муж и жена действительно еще не спали. Они чаевничали на кухне. Скворцов передал телефон Кате, которая подробно, с интересом расспросила его о выставке и о мастерской и затаила дыхание, когда он начал рассказывать о знакомстве Лисицкого и Лапиковой.

– Все равно извини, что побеспокоил, – сказал Киселев. – Я даже не знаю, пригодится ли нам эта информация.

– Чувствую, в ней скрыто что-то важное, – ответила Зорина. – Только вот пока не знаю что. Завтра воскресенье, Паша, и последний день, который дает мне Маховский на раздумья. Предлагаю завтра снова собраться у нас. Мы еще раз пройдемся по этому делу факт за фактом.

– Не возражаю, – откликнулся Киселев. – А сейчас я отправляюсь спать. Все же эти публичные мероприятия, даже очень интересные, довольно утомительны.

– Спокойной ночи, – ответила ему журналистка. – Мы с Костиком тоже собираемся ложиться. Завтра у нас будет время обстоятельно пообщаться.