Когда двое центровых сошлись в центре площадки для розыгрыша мяча, Герка поднял голову и в глазах у него потемнело совсем. Центровой Термеза, его звали, надо же такое совпадение, Женя, был на голову выше и килограмм на двадцать тяжелее. Никогда еще Герка не чувствовал себя таким жалким и ничтожным. Женя своими ручищами закрыл ему кольцо, солнце и небо. Под кольцом Герка отлетал от него, как горошина от стенки. К концу игры чирчикские танкисты ползали по площадке, как сонные мухи. Конечно, проиграли, и крупно. Проиграли и вторую игру и выбыли из первенства.

Но до чего вкусен был тот урюк, до чего чиста и вкусна была вода в Зеравшане!

Учения назывались «Танковая разведка боем в ночное время». Ночь выдалась как чернила, ни луны, ни звезд. Три танка развернулись в линию, до соседнего — метров пятьдесят. Все огни погашены, никаких ориентиров. Герка включил первую передачу и поставил рычажок ручного газа на середину сектора. Машина ползет в абсолютной тьме и полной неизвестности. Герка высунулся по пояс из люка и смотрит вниз, под гусеницы. Чуть виднеются метра на два впереди, мельтешат стебельки травы, камешки. Начался подъем, и Герка добавил газу. И куда ползем? Глаз выколи, того и гляди, угодишь в старый окоп, их нарыли здесь много. Трава чуть видна, вот пошли камешки покрупнее. Танк потряхивает… Вверх, вверх… Что за черт! Как будто холодной волной окатило, исчезла земля под гусеницами! Одним махом Герка влетает назад, в сидение. Рвет на себя рычаги… Танк клюнул носом и застыл. Прямо перед Геркой — черная пропасть. Чуть забрезжила луна через слой облаков. Танк замер на вершине холма на самом краю обрыва, подковой прорезавшего холм, а далеко-далеко внизу — белые точки овечьего стада. Курсанты тоже вылезли из танка и молча смотрят вниз.

— Слушай, командир, у тебя карта есть, какого х… ты смотрел, какого черта ты вывел меня на этот обрыв? А если бы я не среагировал? Еще миг, и мы кувыркались бы в этой коробке во-он туда! Смотри, какая кру- тизна! Не знаю, остались бы живы или нет, но ноги и шеи сломали бы точно!

Танк медленно пятится от края обрыва. Кто отвел Герку от страшной опасности? Кто хранит его? Добрый ангел или, может быть, это материнская любовь? Он младший, непутевый, а за таких материнские сердца болят больше.

С Геркой в будущей жизни еще не раз будет такое: как будто холодная волна окатит и словно чья-то рука отведет от него большую беду.

Поздней ночью, когда батальон уже спит, возвращается Герка в затихшую казарму. Сладко ноют все члены его тела, затекшие, истомившиеся за долгий день, сладко кружится голова перед тем, как рухнуть в темную, манящую пропасть безмолвия и невесомости. Он этой ночью полетает во сне! Летать во сне Герка умеет давно, он знает, как вызвать это волшебное, с замиранием сердца и дыхания парение. Для этого нужно, прежде всего, освободить ноги от тесных, тяжелых, тянущих к земле сапог и портянок, чтобы по усталым ногам прошел трепет освобождения, чтобы они стали легкими, невесомыми, нужно освободить руки, грудь, поясницу от тесной гимнастерки и ремня, нужно освободить душу от наслоений дневных шумов и забот. И тогда все тело наполнится легким звоном предполетного ожидания. А потом медленно и туго сжать внутри себя пружину полета, затаить дыхание, а затем резко выпрямиться, легко оттолкнувшись носками от земли, расправив руки-крылья, наполнив грудь невесомым воздухом. И ты взлетаешь в безмолвном полете-парении. В легком ужасе замирает сердце, а ты собираешь воедино все силы, чтобы как можно дольше продлить этот волшебный, призрачный полет. Герка уже давно учится этому искусству — летать все дольше и дальше. Он открывает глаза и видит под собой широкую реку. Это Волга, понимает он. Волга серебрится рыбьей чешуей, а по ее берегу идут, суетятся люди, беззвучно раскрывая рты. Это немцы, догадывается Герман, это те, о ком рассказывал дедушка, немцы-колонисты. А вот и сам дедушка, седоусый, с доброй усмешкой, он узнал Германа. Широко разводя руки, он беззвучно объясняет ему, что все это произошло, прошло и всегда будет, а из толпы выходит мальчишка, рыжий и длинный, и Герман понимает, что это он сам, и в то же время не он, а Иоганнес — его далекий предок, удивительно слившийся с ним. Все это просто и ясно, понимает Герман. Но ведь дедушка умер давно, подсказывает ему память. Или это неправда? Ведь все они — и дедушка, и Иоганнес — живые, настоящие, только протяни руку. Герман пытается протянуть руку, но она не слушается, она затекла, оставшись где-то сзади, за спиной, только нужно сделать усилие, преодолеть это не могу. Он делает это усилие и… Просыпается с громко бухающим в груди сердцем, хватая воздух и не понимая, где он, что произошло с ним. Прямо над его головой — второй этаж койки, на которой спит Сашка Махиборода, а прямо перед ним — окно казармы, в которое пробивается рассвет нового дня, очередного, одного из тысячи, что предстоит ему прожить здесь. Но Герман понимает, что пережитое и прочувствованное им в эту ночь останется с ним навсегда, что это изменит его жизнь. Он еще не может до конца понять, как это будет, но это уже никогда не уйдет из его жизни.

Самый большой праздник в части — 23 Февраля, День Советской армии. В этот день на солдатском столе — макароны по-флотски и гречневая каша с мясом. В этот день проходит торжественный парад, а вечером в училище приедут артисты эстрады. А начинается день с гарнизонного соревнования: марш-бросок на десять километров по пересеченной местности сборных взводов. Каждая часть выставляет по два-три взвода, собирая самых выносливых и быстрых. Во взводе — двадцать пять солдат, один сержант и офицер- взводный, зачет на время — по последнему. Если один сой- дет с дистанции, снимается весь взвод. Солдаты и сержант бегут с полной выкладкой — шинель в скатке, автомат, под- сумок с пятью автоматными патронными рожками и противогаз, — офицер бежит налегке с пистолетом в кобуре. Трасса начинается у ворот училища, затем сходит с шоссе и идет по полю вокруг танкодрома.

Когда бежишь десятый километр, вся навьюченная на тебя амуниция превращается в орудие пытки. Автомат на правом плече рукояткой затвора истерзал ребра, противогаз, как его ни подвязывай, хлопает и хлопает, проклятый, по заднице, а скатка, идиотский хомут, ерзает, натерла