Казалось, он на что-то решался. Другие люди на его месте смотрели бы в пол или в окно, он же не спускал с меня глаз. Мне казалось, он видит меня насквозь.

— Вы бы лучше рассказали мне все, что вам известно, — сказал он. — И что произошло между Милном и вами. Здесь говорить неудобно. Пойдемте со мной.

Он провел нас в другую комнату. По размерам она была больше, мебели мало. Вероятно, здесь он встречался с прихожанами и беседовал со своими коллегами-священниками. Перед религиозной картиной горела красная лампада. На стене, на медном крюке, висело тяжелое деревянное распятие.

— С чего начать? — спросил я.

— С начала.

Когда я закончил, Сильвестри, не сказав ни слова, встал и подошел к шкафу. Оттуда он вынул простой деревянный ящичек, дарохранительницу, содержащую облатки.

— Они пока еще не освящены, — сказал он, поднимая крышку. — Но скоро будут. Во время мессы произойдет пресуществление. Вы, наверное, знакомы с этим термином. Они превратятся в плоть Христову. Они сохранят вкус и запах хлеба, но фактически станут плотью. Ваш друг Ян, конечно, не верил, что гостия превращается в плоть. Для него это был лишь духовный процесс, символ, нечто неосязаемое. Вы, полагаю, верите в это и того меньше. Вы думаете, что это шарада, спектакль, разыгранный для легковерных. Вот почему Яну так трудно было понять Дункана Милна, вот почему Милну так легко было вас обмануть. Все оттого, что Ян верил в дух и не верил в плоть, вы же верите только в плоть, — он посмотрел на Генриетту. — Моя церковь никогда не отрицала чудесного. У нас есть святые, реликвии, движущиеся статуи, кровоточащие иконы. Отрицая все это, муж ваш закрывал глаза на чудеса, присущие вере. Я не обвиняю его. Нам не привыкать к оскорблениям, связанным с чудесами. Доктор Маклауд прав: иногда легковерных обманывали. Но с чудесами дело обстоит не так просто, как вам кажется, — он помолчал, затем повернулся ко мне. — Когда я совершаю мессу, разве со стороны не кажется, будто я — чуть-чуть волшебник, обращающий хлеб в плоть и вино в кровь? Вот почему поклонники дьявола подражают нам, вот отчего они обращают ритуальные предметы в символы отрицания Бога. Разве Милн не учил вас этому?

Я кивнул. Обращение ритуальных предметов было излюбленной темой Дункана, на которую тот при занятиях со мной обращал особое внимание.

Сильвестри закрыл ящик и поставил в шкаф. Когда священник вернулся к столу, он выглядел подавленным.

— Дело будет сопряжено с большим риском. Дункан Милн знает о моем существовании, но ему неизвестно, насколько я информирован. Вы были его помощником. Даже сейчас он пытается найти и привязать вас к себе. Доверяясь вам, я вручаю вам собственную жизнь. Готовы ли вы взять на себя такую ответственность?

Я ответил не сразу:

— Разумеется, вы защищены лучше меня, но если вы предполагаете, что я сообщу ему то, что узнал от вас, ответ мой прост — нет. Ни при каких обстоятельствах я вас не выдам.

Он бросил на меня пронзительный взгляд:

— Советую выбирать слова. «Ни при каких обстоятельствах» — слишком смелое обещание. Недооценивать Дункана Милна неразумно. Он ведь и в самом деле очень опасен. Перехитрить его мне удавалось, и не раз, но победить — нет. Он обладает большой властью, и я не гарантирую, что в открытой схватке он меня не уничтожит. — Он встал. Движения его были медленны и целеустремленны. В глазах плескалась боль. — Пойдемте со мной, — позвал он. — Я хочу вам кое-что показать.

Мы последовали за ним в другую комнату. Это была маленькая, но объемная библиотека; на двери — засов и массивный замок. Я заметил зарешеченные окна, а на стеклянных дверцах шкафов — замки и засовы.

— Прошу простить, если принятые мной меры безопасности кажутся вам чрезвычайными, — сказал Сильвестри. — Но установил я все эти замки не для того, чтобы производить впечатление. Книги, что хранятся здесь, запрещено читать без санкции церкви. Надеюсь, вы понимаете. Они поступили сюда по специальной разнарядке и на очень строгих условиях.

Сильвестри подошел к бюро, стоявшему в углу комнаты, отпер его и достал стопку темно-голубых папок. Удостоверившись, что взял все, что требуется, он опять запер бюро и, хромая, подошел к нам. Мы уселись за маленький стол, стоявший в центре комнаты. Он включил люстру. Открыв верхнюю папку, вытащил что-то и протянул мне.

Это была фотография человека лет пятидесяти, старомодно одетого. Сколько я мог судить, снимок был сделан в сороковых годах.

— Узнаете его? — спросил Сильвестри.

Я кивнул.

— Это Дункан Милн, — ответил я. — Или его двойник.

— Это его отец, Стюарт Милн. Фотография была сделана в 1943 году, в Лондоне. Ну, а вот эта?

Он протянул мне вторую фотографию, на этот раз сорокалетнего человека, одежда которого указывала на поздний викторианский период. Принимая во внимание отличия в возрасте и стиле, эта фотография тоже очень напоминала Дункана.

— Я так понимаю, это его дедушка.

— Вы совершенно правы. Это Ангус Милн. Он родился в Эдинбурге в 1846 году и умер в 1908. Сын его, Стюарт, родился в 1890 и умер в 1961 году. Дункан родился в 1943 и до сих пор жив.

Он помолчал, забрал у меня снимки и передал их Генриетте.

— Вот это, — продолжил Сильвестри, — основные факты, касающиеся трех поколений семейства Милнов. За исключением того, что все это неправда. Ангус и в самом деле родился в 1846 году. Я видел запись об этом в церковной книге. Я видел и свидетельства о рождении Стюарта и Дункана. Ангус и в самом деле основал экспортную компанию по продаже одежды. Она до сих пор носит его имя. Дункан формально является директором компании. Много лет назад у меня возникли подозрения относительно семьи Милнов. Совершенно случайно я обнаружил, что Стюарт Милн, отец Дункана, жил в Лондоне с 1929 по 1940 годы. У него был собственный дом в Лаундес-сквер, который разбомбили во время войны. После этого Стюарт быстро исчез, а потом вдруг появился в Шотландии, где в 1943 году родился Дункан. До меня дошли нехорошие слухи о пребывании Милна в Лондоне. Говорили, что когда пожарная команда после бомбежки приехала к развалинам дома, то в подвале обнаружилось что-то подозрительное. Затевался скандал, который, впрочем, быстро погасили. Посчитали, что во время войны нежелательно было понижать моральный уровень населения. Мне подумалось, есть что-то странное в том, что все три Милна постоянно путешествовали, часто на долгие годы уезжая из дома. Чем больше я наводил справки, тем больше убеждался, что факты не стыкуются. К тому же, я обнаружил любопытное обстоятельство: никто никогда не видел Ангуса Милна с сыном Стюартом с тех пор, как мальчику исполнилось десять лет; точно также никто не видел Стюарта с Дунканом, когда последний был примерно в том же возрасте. Стюарт впервые появился на людях в двадцатилетнем возрасте; Дункан — в годы студенчества, в Сент-Эндрюсе, в возрасте восемнадцати лет.

Священник помолчал.