Я чувствовал… что?

Я неуверенно ощупал свое горло, но там ничего не было. Я был одет в ту же одежду, что и тогда, когда грохочущие колонки лишили меня сознания: футболка, скромные джинсы и стоптанные кроссовки. Но обувь почему-то жала, и мое тело почему-то чувствовало себя как-то одеревенело, а кожу стягивало, как будто, пока я спал, меня облили большим количеством крахмала.

Мальчик на другом конце двора быстро пробежал последние шаги, отделявшие его от входа в маленький, кривобокий учительский домик, и исчез за дверью. Я последовал за ним.

Помимо своего сознания, я инстинктивно бросил осторожный взгляд назад через плечо, пересекая двор, как будто я боялся, что за мной следят и могут преследовать. Меня не могут поймать. Что я забыл здесь? Когда я дошел до коридора, я тихо затворил за собой дверь. Я не мог видеть, в каком направлении повернул тот мальчик, но инстинктивно направился к лестнице в подвал. Дверь, ведущая вниз, была открыта. И ее я тоже закрыл позади себя и только тогда снова услышал шаги мальчика. Я быстро сбежал вниз по лестнице и повернул направо, точно по тому же пути, по которому нас заставил пройти Карл.

Ничто не изменилось: страх, который я испытывал, когда в последний раз шел по этому участку подземного лабиринта, был такой же сильный. Мои колени снова задрожали, и я снова почувствовал, как холодный пот выступает у меня на затылке. Подвал остался таким же, только казался немного чище. Пахло немного менее затхло, и еще примешивался чуть-чуть запах свежей краски и не полностью высохшего цемента, а еще он был хорошо освещен. Электрические лампочки, прикрытые аккуратными металлическими сетками, свешивались на равных промежутках с потолка, распространяя ровный желтый свет.

Я сосредоточился на эхе шагов мальчика, который почему-то бежал впереди меня по длинному подвальному коридору. Мой рассудок говорил мне, что я должен прислушиваться к ним, чтобы знать, в каком направлении я должен поворачивать, минуя различные ответвления и повороты. Но я чувствовал, что для того, чтобы найти верную дорогу, мне вовсе не нужны мои уши. Вероятно, я не смог бы заплутать, даже если бы хотел этого, потому что мои ноги, казалось, принадлежат вовсе не мне, а тому ребенку, которому принадлежали те комиксы из интернатской комнаты и та скаутская форма, которая неприятно царапала мою кожу, хотя даже не была на меня надета. Если я когда-нибудь заболею шизофренией, то у меня уже будет опыт того, как себя при этом чувствуешь.

Я дошел до места, где в действительности случился тот обвал, который разрушил часть стены, отделявшей подвал от другой части лабиринта. Стена была целой и без малейших следов разложения, но в ней была видна массивная стальная дверь, на которой по черному лаку было что-то нацарапано белым мелом детским почерком.

«Не ходи за мной, Франк! Мы не должны встречаться!»

Я знал, что это предупреждение написал тот чужой мальчик — я узнал его почерк. И при этом каким-то парадоксальным образом ощутил удивление по поводу того обстоятельства, что этот ребенок, очевидно, знал мое имя. Удивляясь столь противоречивым чувствам, я, в конце концов, подумал, что это только сон, а логика во сне не играет никакой роли.

Мне не пришлось открывать дверь, чтобы вопреки предупреждению оказаться на другой стороне и преследовать мальчика дальше: в мгновение ока я очутился уже не перед дверью, а словно при быстрой смене кадра в кино где-то в огромном лабиринте туннелей и, как мне подсказывали мои чувства, не так уж далеко от жуткой башни. Однако в моем самочувствии это ничего не меняло: у меня по-прежнему колотилось сердце, я быстро дышал, и бока ужасно болели, как будто все расстояние я пробежал, как спринтерскую дистанцию.

Все коридоры здесь тоже были хорошо освещены и выглядели чисто прибранными: по всей видимости, их регулярно использовали и за ними тщательно следили. Из конца коридора, который я перебегал поперек быстрым шагом, раздались голоса. Не высокие детские голоса, а голоса нескольких взрослых мужчин, которые, сыпля медицинскими терминами, дискутировали о чем-то, чего я не понимал. Я услышал свое имя? Кто-то из них действительно назвал мое имя?

Я в испуге задержал дыхание. Я знал эти голоса и при этом мог поклясться, что никогда в жизни их не слышал. Они пробудили во мне воспоминание, которое вовсе не было хорошим, и я даже был благодарен тому, что оно не складывалось внутри меня в какие-то членораздельные понятия, а только мелькало у меня в голове различными отрывочными образами. Это было слишком ужасно, чтобы я мог это вынести, если бы мой мозг воспроизвел его полностью. Наконец из-за ближайшего поворота появились две высокие худые фигуры и направились прямо ко мне.

Я застыл на ходу и испуганно уставился на обоих мужчин широко раскрытыми от ужаса глазами, не в силах шевельнуться. На них были белоснежные лабораторные халаты с маленькими ламинированными табличками с именем на груди, они были старше среднего возраста. Волосы у них были местами с проседью, а местами совершенно седые, а лица испещрены множеством морщинок. У одного из них под глазами были большие темные мешки. И одновременно я видел их здоровыми, стройными и довольно молодыми господами из конца сороковых, волосы которых были коротко острижены, но еще довольно густые и сильные, и хотя у одного из них была довольно большая залысина на лбу, это его ничуть не портило. Кожа на их лицах была гладкой, без морщин и казалась свежей, две пары чистых голубых глаз производили впечатление любопытства и внимательности, излучая не только чистую любознательность, но настоящую жажду новой информации, которая таилась за их по-настоящему интеллигентными глазами. Это было похоже на то, что я рассматривал два лежащих друг против друга негатива, между которыми была разница в более чем четверть века.

Казалось, они не увидели меня, хотя они направлялись прямо ко мне и были от меня на расстоянии не более пятнадцати метров, или они просто не обращали на меня никакого внимания, но это обстоятельство не умаляло тот ужас, который охватил меня. Наконец я узнал этих мужчин: это были профессор Клаус Зэнгер и штурмбанфюрер Рихард Краузе — дедушка Эда, фотографию которого нам показывала Мария в своей толстой книге. Я попытался взять себя в руки и решил оставить преследование того мальчика и убежать отсюда. Я чувствовал себя застигнутым врасплох и очень боялся. Мне нельзя было здесь находиться, никто не просил меня заходить в этот подземный лабораторный комплекс, и меня ждало чудовищное наказание. Меня застали Зэнгер и Краузе!

Но когда я обернулся и посмотрел на коридор, по которому я пришел сюда, оказалось, что он длиной всего шагов двадцать, хотя я мог поклясться, что я шел сюда гораздо дольше. Более того — из противоположного конца коридора ко мне тоже приближались Зэнгер и Краузе, живо беседуя и довольно быстро. Я в отчаянии повернулся боком, остановился и прижался затылком к твердой, белой, свежеоштукатуренной стене. В следующее мгновение я упал ничком, и только в самую последнюю секунду выставил вперед руки, чтобы удержаться от сильного удара и еще раз уже во сне не потерять сознание. Лежа на животе, тяжело дыша и дрожа всем телом, я поднял голову, лихорадочно и испуганно посмотрел налево, направо, чтобы, умирая от ужаса, взглянуть в глаза обоим исследователям, умоляя о пощаде.