— Мы крысы в гигантской лаборатории, — мертвым голосом прошептала она. — А крепость — наш лабиринт.

Она смотрела на каменные плиты, из которых были выложены стены, затем перевела безразличный взгляд на путаницу кабеля на потолке, которую я только теперь заметил.

— А где-то сидит руководитель опыта и следит за всеми нами. У него теперь есть результаты измерений. И скоро эксперимент будет завершен.

Только теперь до меня дошло, что в нашем круглом зале больше не темно, хотя ни Карла, ни его фонаря, который освещал нам путь сюда, не было с нами. На стенах по кругу горели слабые аварийные лампочки, а из глубины под башней раздавался даже какое-то успокаивающее, работающее с перебоями жужжание, которое я посчитал шумом работающего электрического дизельного генератора. Его включил хозяин гостиницы? А если да, то где он теперь? Он ли это усадил меня, Юдифь и Элен на эти маленькие стулья и подключил к аппарату ЭЭГ? Возможно ли, что его золотая лихорадка и неосведомленность были от начала и до конца ложью и что все время он прекрасно сознавал, куда ведет нас и что с нами произойдет? Или все было по правде, и только его больной рассудок заставил его проверить на живых объектах, для чего служит это огромное сооружение? Или это воплощение его дурацкой идеи, которая недавно пришла ему в голову, понаблюдать за нами, как мы тащимся от приятного гудения колонки, прежде чем, покуривая марихуану, присоединиться к нам?

Безумие какое-то. Даже этот слабоумный престарелый хиппи не дошел бы до такой мысли. И все равно эта идея казалась мне во сто крат милее, нежели всерьез воспринимать то реалистичное предположение, которое только что выдвинула Элен. Крысы в лаборатории. Подопытные животные в коробке. Пойманы, использованы и…

Убиты?

— А что… что делают с лабораторными крысами, когда опыт оканчивается? — запинаясь, спросил я, сожалея, что вслух высказал это, потому что прекрасно знал ответ и вовсе не хотел его услышать.

С лица Элен исчезло выражение отстраненности, и появилась циничная улыбка, которая вовсе не подходила к ее лишенным выражения глазам.

— Смотря по обстоятельствам, — сухо ответила она. — Если опыт как-то повредил их до такой степени, что они не пригодны для дальнейших опытов, то поступают милостиво и усыпляют их. В большинстве случаев. А иногда после непродолжительного отдыха их используют для следующей серии опытов.

«Усыпляют, — пронеслось у меня во все еще сильно болящей голове. — Например, кинжалом Наполы, вонзая его между ребер, как Стефана, который после своего падения был тяжело ранен, или перерезают им горло острым, как бритва, лезвием, как это было сделано с Эдом, Так как после поездки на джипе престарелого хиппи он уже не был способен передвигаться. Или их убивают пулей тридцать восьмого калибра, принуждая выстрелить в себя, как это было с Марией на башне? А что придет им в голову насчет нас? — Я ощупал свои виски, в которых пульсировала невыносимая боль. — Как сильно я поврежден? Способен ли я еще к восстановлению? И хочу ли я сам этого?»

Да, черт возьми! Я хочу жить! И я имею на это право!

— А что происходит с крысами после окончания опытов? Их щадят…? — прошептал я почти умоляюще.

С лица Элен сошла улыбка.

— Это неразумно, — холодно ответила она и смерила меня ледяным взглядом, как будто вся вина за наше плачевное положение лежала на мне. — Никакой пощады не существует.

— Хорошо, что мы не крысы, — этими словами Юдифь окончила жуткую дискуссию. Ее голос звучал решительно, почти энергично. Она не хотела, не могла приложить к себе эту логику, не хотела принимать во внимание, что Элен могла оказаться права со своими мрачными пророчествами. Это убило бы ее. Я подошел к ней и взял ее за руку.

— Мы должны выйти отсюда, — тихо сказал я. — И как можно скорее.

— Ну, просто сенсационный вывод! — язвительно заключила Элен. Ее глаза снова загорелись. Я мог бы ее возненавидеть за эту заносчивость, но в это мгновение я был скорее рад, что она снова вернулась к своей излюбленной роли стоящего надо всем и вся академика. Ее самоуверенность, хотя и деланная, давала мне хоть какое-то крохотное чувство опоры. Кроме того, ссора с молодой докторшей была все-таки здоровее, чем углубление в ее далеко идущие теории, которые могут привести только к отчаянию.

— Мы могли бы посмотреть, может, в анатомической коллекции найдутся пара крыльев и подходящий инструмент, чтобы приделать их нам к спинам и перемахнуть через крепостную стену, — презрительно проговорила она.

— В каждой крепости должен быть предусмотрен тайный путь для побега на случай осады, — настаивал я.

Пути, который, судя по торчавшим за поясом хозяина гостиницы чертежам, шел через круглый зал под башней, не было или уже не было, но я все же старался оставаться оптимистом и верить, что мы все-таки сможем отыскать его и выйти из подвала через крепостную скалу. Я отчаянно пытался припомнить подробности пожелтевших чертежей.

— Может быть, мы просто пошли в неверном направлении, — наконец предположил я, не особенно веря в свои собственные слова. — Вероятно, на последней развилке мы должны были повернуть не налево в зал, а пойти по противоположной дороге.

— А может быть, Карл с самого начала даже не собирался вести нас к выходу, потому что он свихнулся на почве своих сокровищ, — поддержала меня Юдифь слабым голосом, но было слышно, что и она не особенно верит в то, что мы можем оказаться правы.

— Если за нами наблюдают, а в этом и состоит смысл любого эксперимента, чтобы наблюдать, — холодно отвечала Элен, — то не имеет ни малейшего значения, в каком направлении мы попытаемся бежать. Кто бы ни скрывался за всем этим, он внимательно следит за нами и не допустит, чтобы те жуткие тайны, которые он прячет в этом подвале, мы вынесли за пределы этой крепости.

— Да заткнись ты со своим пессимизмом! — Юдифь сделала шаг навстречу врачихе, будто хотела схватить ее за плечи и тряхнуть, если не ударить, но я с силой схватил ее за предплечье и удержал от этого. — Я больше не могу этого слышать, понимаешь? Наше положение достаточно драматично и без твоих болезненных фантазий. Бесперспективно или нет, но искать и дальше выход в любом случае лучше, чем, ничего не предпринимая, стоять здесь, в башне, и ждать, пока тот, кто убил уже троих, появится здесь и покончит с нами. Так что пошли.

Она сделала решительный шаг к металлической площадке, которая вела назад, в крошечный коридор и на лестницу.

Элен не удержалась от последнего презрительного взгляда, которым она смерила Юдифь с головы до ног, но не стала ей возражать и разжигать ссору, которая грозила вот-вот разразиться. Она последовала за Юдифью, качая головой и со вздохом, с которым она стала похожа на мать, которая только что прекратила напрасные попытки объяснить своему первокласснику, что Деда Мороза не существует, если только можно представить какой-либо материнский жест со стороны рыжеволосой врачихи. Женщины вроде Элен не рожают детей, и никакие эксперименты по спариванию тут не помогут, и поэтому ее нервозный вздох добавил мне еще немного антипатии к ней. Юдифь была права, когда утверждала, что плохой характер не скроешь под дорогим дизайнерским костюмом, и вопреки естественным — мужским — инстинктам я не видел в ее стройных длинных ногах ничего эротического. И хотя я всегда считал лицемерами мужчин, которые утверждали, что они не обращают внимания на внешность женщины, потому что внутренние достоинства намного важнее, все-таки я ложился в постель с телом соответствующей кандидатки, а не с ее заносчивым характером.