Я пробирался между радами деревянных стульев, как вдруг увидел человека, сидевшего в одиночестве в третьем или четвертом ряду от импровизированной сцены; он читал газету «Почта Виран-Бага». Сердце мое сильно забилось. Это был тот самый Мехмед, возлюбленный Джанан, погибший сын Доктора Нарина. Он сидел, положив ногу на ногу, окутанный покоем, к которому я так стремился, и читал свою газету, позабыв о мире.

Как только я вышел на улицу, легкий ветер коснулся моего затылка, охватил все тело — по нему побежала легкая дрожь. Мои будущие земляки, жители моего города, превратились в неприятных, подозрительных людей. Сердце по-прежнему колотилось; я чувствовал на бедре тяжесть пистолета, дым сигареты скрыл от меня мир.

Прозвенел один звонок, и я заглянул внутрь — все еще читает газету. Вместе со всеми я вернулся в шатер. Сел за ним, через три ряда. Программа началась. Голова у меня кружилась. Я не могу вспомнить, что я видел, чего не видел, что слушал, а что слышал. Я думал только об этом затылке. Аккуратно подстриженном, смиренном затылке, принадлежавшем благопристойному человеку.

Потом я долго наблюдал, как из лилового мешочка вытягивают лотерейные билеты. Объявили номер-победитель. На сцену радостно выпрыгнул беззубый пожилой человек. Ангел, в том же купальнике и в фате, поздравила его. Между тем человек, продававший билеты у входа в шатер, появился на сцене с огромной люстрой в руках.

— О Господи, — воскликнул беззубый старик, — это же «Плеяды»! «Семь Сестер с Семью Светильниками»!

По крикам некоторых зрителей из задних рядов я понял, что лотерею всегда выигрывает этот человек, а люстра под покрывалом — всегда одна и та же.

Ангел держала в руках беспроводной микрофон (или муляж микрофона).

— Что вы чувствуете? — спросила она. — Что чувствует человек, которому повезло? Вы волнуетесь?

— Очень волнуюсь и очень счастлив. Да благословит вас Аллах! — ответил старик в микрофон. — Жизнь прекрасна. Несмотря на все горести, я не боюсь и не стесняюсь быть счастливым.

Несколько человек ему захлопали.

— Куда вы повесите люстру? — спросила ангел.

— Такое вот удачное совпадение, — ответил старик. Он аккуратно, с явным усилием наклонился к микрофону. — Я влюблен. И моя невеста меня очень любит. Мы скоро поженимся и переедем в новый дом. Там и повесим эту люстру на семь ламп.

Раздались аплодисменты. А затем я услышал крики «Поцелуй, поцелуй его!».

Когда ангел осторожно поцеловала старика в обе щеки, зрители замолчали. А старик с люстрой воспользовался моментом и быстренько ушел со сцены.

— А остальным никогда ничего не выпадает, — раздался злой голос из задних рядов.

— Замолчите, — сказала ангел. — И слушайте меня. — Снова наступила странная тишина. — Когда-нибудь и вам улыбнется удача, помните об этом! Наступит и ваш счастливый час. Потерпите, не обижайтесь на жизнь, подождите, не завидуя никому! Если научитесь любить жизнь, узнаете, что нужно делать, чтобы стать счастливыми. И тогда, куда бы ни привел вас ваш путь, вы увидите меня. — Она кокетливо приподняла брови. — Да, и потом Ангел Желаний здесь каждый вечер, в милом городе Виран-Баг.

Волшебный свет, освещавший ее, погас. Загорелась простая лампочка. Я вышел в толпе, держась на некотором расстоянии от своей добычи. Ветер усиливался. Я посмотрел по сторонам. Впереди образовался какой-то затор, и я оказался у него за спиной, в паре шагов.

— Ну как, Осман, тебе понравилось? — спросил его какой-то человек в фетровой шляпе.

— Ага, — ответил он и пошел быстрее, держа газету под мышкой. Как я не догадался, что он может взять себе другое имя и откажется от Мехмеда, как отказался от Нахита? Да мне это даже в голову не приходило. Я стоял и ждал, пока он отойдет подальше. Мне было больно смотреть на его слегка сутулую, стройную фигуру. Да, все при нем. Вот кого так обожала Джанан. Я пошел за ним.

На улицах городка Виран-Баг было много деревьев, больше, чем в других городах. Моя жертва шагала очень быстро. Когда он попадал в свет уличного фонаря, он словно выходил на слабо освещенную сцену, а потом снова исчезал в темноте, наполненной шорохом листьев и ветром, приближаясь к каштанам и липам. Мы прошли по городской площади, мимо кинотеатра «Новый мир», мимо бледного света неоновых вывесок кондитерских, почты, аптеки и чайной, который окрашивал белую рубашку моей жертвы сначала в бледно-желтый, затем в рыжеватый, затем в синий и, наконец, в красноватые цвета, и вошли в какой-то переулок. Когда я увидел идеальную перспективу — однотипные трехэтажные здания, уличные фонари и тихо шелестевшие деревья, я задрожал от удовольствия: азарт преследователя, думаю, знаком всем этим Серкисовым, Зенитам и Сейко. Я решил догнать белую рубашку и поскорее сделать свое дело.

Внезапно раздался грохот. Мне пришлось спрятаться в угол — я испугался, что меня преследует кто-то из «часов». Но оказалось, что порывом ветра разбило стекло. Моя жертва обернулась в темноте и замерла. Я решил, что он не заметил меня, но он вытащил ключ, открыл какую-то дверь и исчез в одном из одинаковых бетонных зданий, пока я снимал «вальтер» с предохранителя. Я ждал до тех пор, пока в окне второго этажа не зажегся свет.

Затем я огляделся, чувствуя себя одиноко — как настоящий убийца. Или как будущий убийца. На следующей улице, строго следовавшей правилам перспективы, скромные неоновые буквы отеля «Доверие», покачиваясь от ветра, сулили мне терпение, разум, покой, постель и длинную ночь для размышлений о жизни, о решении стать убийцей и о моей Джанан. Мне ничего не оставалось делать, кроме как пойти туда и попросить комнату с телевизором — исключительно потому, что администратор спросил, нужен ли мне телевизор.

Я вошел в комнату и включил телевизор; когда появилось черно-белое изображение, я сказал себе, что сделал правильный выбор. Мне предстояло провести ночь не в одиночестве, как гнусному убийце, а в компании черно-белых друзей, весело шутивших и привыкших убивать — убийство казалось им делом обычным. Я сделал звук погромче. Я успокоился, когда люди с пистолетами стали кричать друг на друга, а американские машины — гоняться, пробуксовывая на виражах. Я смотрел на мир за окном, безмятежно наблюдая за каштанами и порывами разгневанного ветра.

Я был нигде, и я был везде, поэтому мне казалось, что я нахожусь в несуществующем центре мира. Симпатичная, но совершенно безликая комната тоже находилась в центре мира, и из нее я видел огни в комнате человека, которого хотел убить. Его самого я не видел, но был доволен тем, что он сейчас там, а я — здесь. К тому же мои телевизионные друзья уже вовсю палили друг в друга. Через некоторое время свет в окнах моей жертвы погас, и я заснул, не думая о смысле жизни, смысле любви и смысле книги, я слушал звуки выстрелов.

Утром я встал, умылся, побрился и, не выключая телевизора, обещавшего дожди по всей стране, вышел из гостиницы. Я не стал проверять «вальтер», не стал смотреться в зеркало, — я не нервный юноша, который собирается совершить преступление из-за любви и книжных терзаний. В лиловом пиджаке я, наверное, походил на оптимистичного студента университета, путешествующего летом по городам и пытающегося торговать «Республиканской энциклопедией». Когда такой студент звонит в дверь случайного любителя книг, разве он не надеется на долгую беседу о жизни и литературе? Я давно знал, что не смогу сразу его убить. Я поднялся по лестнице на один пролет… Хотел было сказать, что «позвонил в дребезжащий звонок», но электрический приборчик издал вместо звонка трель, похожую на свист канарейки. Н-да. Блага цивилизации добрались до городка Виран-Баг, а убийца доберется до своей жертвы, даже если она живет на краю света. В таких ситуациях киношные жертвы спокойно говорят: «Я знал, что ты придешь». Но у нас все произошло иначе.