Кофе помог мне проснуться. В той глубокой тишине, что бывает в автобусе ближе к утру, не спали только шофер и я, сидевший справа, сразу за ним. Держа во рту мятный леденец, я, широко открыв глаза, не отрываясь смотрел на совершенно ровный асфальт посреди степи, казавшейся такой же бесконечной, как моя жизнь. Внимательно следя за четкими разделительными линиями на дороге и считая огни то и дело проезжавших мимо грузовиков и автобусов, я с нетерпением ждал утра.

Не прошло и получаса, как я начал различать первые признаки утра, глядя в окно справа от меня — значит, мы ехали на север. Сначала граница между землей и небом как-то неясно, смутно означилась во тьме. А затем эта линия стала шелково-красной, но она не освещала степь, а разрывала темное небо пополам; эта розовато-красная линия была такой тонкой, нежной и такой сверхъестественной, что и трудолюбивый «Магирус», мчавшийся словно дикая лошадь, закусившая удила, по степи в темноту, и нас, пассажиров, которых он вез, охватило какое-то бесплотное механистическое безумие. Никто из нас этого не замечал, даже водитель.

Через несколько минут из-за неясного света, распространявшегося от линии горизонта, постепенно красневшей сильнее, темные облака на востоке, казалось, осветились снизу и по краям. Я заметил кое-что, глядя на удивительные формы, что приобрели в легком свете эти свирепые тучи, поливавшие без передышки дождем крышу автобуса всю ночь: так как степь еще была совершенно темной, то я видел свое лицо в лобовом стекле прямо перед собой — и одновременно созерцал волшебный красный свет, чудесные облака и терпеливо повторявшие друг друга прерывистые линии на дороге.

Глядя на эти линии, освещенные дальним светом автобуса, я вспомнил слова припева, того самого припева, что поднимается из глубины души измотанного и грустного путника в усталом автобусе в такт столбам линий электропередач, под ритм колес, крутившихся часами, мотора, стонавшего в одном и том же темпе, и повторявшейся жизни. Что такое жизнь? Это время! Что такое время? Судьба, случай! А что такое несчастный случай? Жизнь, жизнь, новая жизнь!.. Вот так я и повторял. В то же время мне стало интересно, когда мое отражение исчезнет с лобового стекла и когда в темной степи покажутся призраки деревьев и тени загонов для скота; и в этот волшебный момент равновесия между тьмой в автобусе и тьмой снаружи яркий свет внезапно ослепил мне глаза.

В этом новом свете в лобовом стекле справа от автобуса я увидел Ангела.

Он был близко от меня и в то же время далеко. Но все же я знал: тот яркий, чистый и сильный свет предназначен для меня. Хотя «Магирус» на полной скорости мчался по степи, Ангел не приближался ко мне и не удалялся. Сияющий свет мешал мне понять, на что он был похож, но я понял, что узнал его, из-за чувства легкости и свободы, оживавшего во мне.

Он не был похож ни на ангелов с персидских миниатюр, ни на ангелов с карамельных оберток, ни на ангелов с ксерокопий, ни на образ, о котором я мечтал много лет, желая услышать его голос.

Внезапно мне захотелось сказать ему что-нибудь, поговорить с ним. Может быть, из-за все еще не покидавшего меня, смутного удивления и мыслей о том, что все это шутка. Но у меня пропал голос, я заволновался. Чувство дружбы, близости и нежности, что ощутил я, едва увидев его, все еще жило в моей душе; я надеялся обрести покой, полагая, что сейчас — именно тот момент, которого я ждал долгие годы, но, чтобы унять поднимавшийся страх, мне захотелось, чтобы это мгновение раскрыло тайны времени, катастрофы и случая, покоя, слова и жизни, новой жизни. Но ничего не произошло.

Насколько он был далек, насколько прекрасен, настолько и безжалостен. Не потому, что он хотел быть безжалостным, просто потому, что был всего лишь свидетелем. Он видел меня, испуганного и растерянного, в невозможном утреннем свете посреди сумрачной степи, на переднем кресле громыхавшего, как консервная банка, «Магируса» — и только. Я ощутил неодолимую силу этой безжалостности и неизбежности.

Я интуитивно повернулся к водителю и увидел, что невероятно мощный свет залил все лобовое стекло. На расстоянии шестидесяти-семидесяти метров от нашего автобуса два обгонявших друг друга грузовика вперили в нас фары дальнего света и быстро приближались к точке столкновения. Я понял, что катастрофа неизбежна.

Я вспомнил предвкушение покоя, которое чувствовал после катастроф, пережитых мною много лет назад… Ощущение перехода, когда все двигалось как в замедленной съемке. Скоро спящие пассажиры проснутся, и утреннее безмолвие нарушится их счастливыми криками и беспечными возгласами. А на пороге меж двух миров нам всем предстояло узнать о существовании окровавленных внутренних органов, рассыпавшихся фруктов, разорванных тел, расчесок, башмаков и детских книг, рассыпавшихся из разорванных чемоданов и словно открывших для себя игру пространства, в котором нет земного притяжения.

Нет, не всем. Те счастливчики из пассажиров задних сидений, которые смогут выжить, переживут этот дивный момент и выйдут из автобуса после того, как все свершится. А я сидел на первых сиденьях и смотрел с восхищением и страхом на свет приближавшихся грузовиков, — словно я увидел невообразимый свет книги, слепивший глаза, и мне предстояло тут же перейти в новый мир.

Я понял, что это конец моей жизни. А мне хотелось вернуться домой и совершенно не хотелось ни переходить в новую жизнь, ни умирать.

1992–1994

Однажды я прочитал книгу,

которая изменила мою жизнь.

Так начинается роман «Новая жизнь» — книга о том, какими последствиями чреват радикальный подход к чтению, распространенный в любых обществах, когда на фоне упадка зарождаются немыслимые, невероятные ожидания, когда человек хочет, чтобы книга — хотя бы книга! — изменила его жизнь.

Писатель — это человек, который годами, кропотливо и неустанно пытается найти свое второе «я», тот мир, который формирует его личность, делает его таким, каков он есть. Когда я говорю о творчестве, о процессе создания книги, я имею в виду не роман или поэму. Я прежде всего говорю о человеке, который добровольно заточает себя в комнате, садится за стол и погружается в глубинное одиночество — именно там, среди его теней и призраков, рождается новый мир, сотканный из слов.

Орхан Памук

Из Нобелевской лекции