Уриэль грустно хихикнул.

— Да я не в этом смысле, — сказал он. — Вот уже три тысячи восемь лет прошло с тех пор, как Олмера побили…

— Три тысячи семь, — поправил его Олорин, — сейчас три тысячи восьмой год, значит, прошло три тысячи семь.

— Да наплевать, три тысячи восемь или три тысячи семь! Столько лет прошло, а что у вас в Хоббитании с тех пор появилось нового? Заклинание самонаведения — эльфийское…

— Не может быть! — изумился я. — Все знают, что это исконно хоббичья магия, никому другому не подвластная.

— Я лучше знаю, что хоббичье, а что эльфийское, — возразил Уриэль. — То, о чем я говорю, я знаю из личного опыта, а ты — из народных преданий, в которых правды осталось от силы на одну пятую.

— Как это на одну пятую? А остальное что — ложь?

— Остальное — неумышленные искажения при передаче легенды из поколения в поколение. Короче, Хэмфаст! Заклинание самонаведения впервые опробовали за год до Исхода в лабораториях Кэрдана Корабела. Как оно попало к хоббитам — не знаю. Может, Фолко его как-то разузнал, может, еще как… не знаю. А почему им не владеют другие народы — так это потому, что вы, хоббиты, не дураки такую магию кому попало объяснять. Ваши вожди хорошо сообразили — сразу же пустили слух, что другие расы неспособны к этой магии, теперь в этом даже аннурские маги свято уверены.

Я не знал, что и сказать по этому поводу. Уриэль тем временем не унимался:

— Так вот, заклятие самонаведения — эльфийское, истребитель миазмов придумали люди, судьбу принимать тоже люди вас научили, хотя мы этот обряд знали задолго до них, только не рассказывали о нем никому. Вы, хоббиты, живете в своем лесу, как… как сурки, что ли, только и умеете брюхо набивать да песни петь. Не спорю, жизнь у вас тихая, мирная, да и счастливая, если другой не знать. А ведь если бы все было так хорошо, вряд ли ты принял бы мое кольцо.

Да уж, возразить нечего. Все молодые хоббиты проходят через увлечение древними легендами, наверное, каждый хоббичий подросток представляет себя в мечтах сильным и храбрым, как Фродо или Фолко, каждый мечтает о великих подвигах, только проходит время, хоббит подрастает и понимает, что нет в хоббичьем мире места подвигам. А если без подвигов жить не можешь — добро пожаловать в изгнание, и время покажет, кто ты таков — герой или никчемный отщепенец. Вот только героев за всю историю Хоббитании было всего пятеро. Но почувствуешь, как судьба поманит к великим свершениям, и уходишь навстречу неизвестности, пусть и знаешь, что скорее всего ничего хорошего в конце тропы тебя не ждет.

Так что, выходит, лучше жить, как люди, без правил и нерушимых законов, ежеминутно ожидая подлости и предательства от ближнего своего? Неужели без этого не бывает… как это называется по-научному… прогресса, что ли?

Я сказал об этом вслух, и Олорин со мной согласился:

— Ты прав, Хэмфаст, прогресса без неудовлетворенности не бывает. Если жизнь течет спокойно и монотонно, если все счастливы, если в жизни нет места несправедливости и насилию, то зачем что-то менять? Лучший способ стать счастливым — не замечать того, что тебя ранит, концентрироваться на радостях, отворачиваться от горестей. И тогда тебе не нужен никакой прогресс.

— Только что хорошего в таком счастье? — Уриэль встрял в монолог Олорина. — Если так подходить к этому делу, лучше всего добыть где-нибудь сто фунтов желтой пыльцы, да и провести остаток жизни в вечном блаженстве.

— От желтой пыльцы долгого блаженства не бывает, — возразил Олорин, — месяц-другой, а потом все, с пыльцой чувствуешь себя, как раньше без нее, а без нее, как раньше, когда зуб болел.

— Да какая разница, от чего ловить наслаждение? — вскинулся Уриэль. — Пыльца, вино, вера, как у харадримов, или порядок и справедливость, как у хоббитов, — в любом случае общество превращается в болото. И когда настанет время, те, чьи предки были несчастны, займут место тех, чьи предки были счастливы.

— Так ты считаешь, что прогресс должен стоять выше счастья? — поинтересовался Олорин.

— Конечно!

— Мы с Курумо много спорили об этом. — Глаза Олорина подернулись дымкой воспоминаний.

— С кем? — перебил его я.

— С Курумо. Тебе он известен как Саруман. Когда мы вступили в Средиземье, мы оба приняли другие имена. Я стал Гэндальфом, а Курумо — Саруманом. Так вот, Курумо говорил примерно то же самое, что и ты, почтенный Уриэль.

— Саруман был дурак! — воскликнул Уриэль.

— Ну не скажи… С хоббитами у него, конечно, глупо получилось, а вот с орками он поработал очень даже неплохо. Думается мне, без Курумо орочье племя давно бы уже исчезло с лица земли, как вы, эльфы, не обижайся, Уриэль, а ведь орки до сих пор живут, пользуются уважением, признаны полноправной разумной расой. Курумо, как и Саурон, слишком заигрался с темной стороной, озлобился, стал творить совсем уж очевидные глупости. И сгинул по дурости…

— Как это случилось? — хором спросили мы с Уриэлем.

— Нечего ворошить прошлое, — отрезал Олорин, — умер он глупейшим образом, а как — я вам не скажу, не хочу, чтобы вы над покойником смеялись. Так о чем бишь я… В общем, раньше я думал, что время нас рассудит, и, когда Курумо погиб, я решил, что последняя точка поставлена. А сейчас смотрю на свою любимую Хоббитанию и на нелюбимый Мордор и уже не так уверен в своей правоте. Может быть, я зря в свое время остановил Курумо…

Воцарилось долгое молчание. Моя душа переполнилась новой информацией, а мои мозги, похоже, перешли в режим, когда они могут только впитывать новые знания, а что-либо осмыслить сил уже нет. Безумие какое-то… Гэндальф говорит, что Саруман, возможно, был прав. Бред!

— Так, значит, заключение в каком-нибудь неприятном месте мне не грозит, — задумчиво протянул Уриэль. — Интересно, что вы, майары, приготовили мне вместо этого?

– А с чего ты взял, что я пришел, чтобы наказать тебя? Разве я не могу зайти в гости к интересному эльфу, посидеть, попить вина, побеседовать о разных вещах?

— Значит, ты здесь как частное лицо…

— Частнее не бывает.

— И валары ничего не знают?

— Ничего.

— Ты собираешься им что-либо сообщать?

— Пока я не вижу причин тревожить начальство. Прямой угрозы в твоих действиях нет, прямого приказа реагировать на действия, подобные твоим, я не получал. — Олорин хихикнул. — Думаю, Манве даже в кошмарном сне не может себе представить того, что сейчас происходит.

— А что в этом такого кошмарного? — удивился я.

— Да, в общем-то, ничего. — Олорин еще раз хихикнул. — Если не считать того, что Нуменор отдыхает.

— Что ты имеешь в виду?

— Бедные нуменорцы, как наивны они были! Жалко, что они не видят тебя, почтенный Уриэль. Вот как надо действовать! Тихо, спокойно, без лишнего шума, не устраивая массовых истерик или, тем паче, массового кровопролития, медленно и методично изучать творение Эру на предмет ошибок и неточностей, а обнаружив слабое место, не орать на весь мир, типа я теперь самый крутой маг во всей вселенной, а неспешно прикинуть, что можно извлечь из этого слабого места, и искать следующее. Я вот не понимаю, как ты ухитрился добраться до идеи прямого обращения к элементалам? Манве был уверен, что это абсолютно невозможно без предварительного знания, он даже не стал серьезно маскировать прямой доступ к основам мира. Кстати, раз уж речь зашла об основах, что это за первоосновы такие? Ты добрался до исходных текстов мироздания?