секса, на экранах мобильных телефонов шла прямая трансляция зимних Олимпийских игр, курьеры «Федэкс» доставляли таблетки экстази из Сан-Франциско, половина населения вкладывала деньги в инвестиционные фонды — таким было общество современного Юга. Здесь глава государства, глухой к сатире и напрочь лишенный харизмы, был всего-навсего объектом язвительных насмешек, а партия, представляющая интересы рабочих, впервые после снятия японской оккупации прошла в Национальное собрание. Если бы в восемьдесят четвертом, когда Киен только попал на Юг, кто-нибудь предположил, что через каких-то двадцать это общество превратится в нечто подобное, такого человека, наверное, сочли бы сумасшедшим.

Сидя на красном пластиковом стуле в «Лоттерии» посреди Чонро, Киен думал о трет странах, в которых прошла его жизнь: Северной Корее, Южной Корее восьмидесятых и Южной Корее двадцать первого века. Одна из них уже исчезла с лица земли. Он стоял на развилке двух дорог и не знал, куда же ему идти. Ему впервые в жизни хотелось упасть перед кем-нибудь на колени и в отчаянии спросить: «А как бы ты поступил на моем месте?» Нет, ни к чему это сослагательное наклонение. Ему просто хотелось спросить кого-нибудь: «Скажи мне, как, по-твоему, я должен поступить?» За последние двадцать лет он привык к мысли о том, что его работа не так уж и опасна по сравнению с другими. В обществе, которое постоянно сотрясали то массовые штатные сокращения и цепные банкротства, то обрушения мостов и универмагов или пожары в метро, жизнь забытого шпиона не казалась такой уж рискованной. Но, как сказал Поль Бурже, мы должны жить так, как мы думаем, иначе рано или поздно закончится тем, что мы будем думать так, как жили. Киен забыл о своей судьбе — но она про него не забыла.

В кармане завибрировал телефон. Звонил Сонгон. Киен нажал кнопку приема.

— Здравствуйте! Это я, Сонгон.

— Да, Сонгон.

— Я сходил за клавиатурой, а вы куда-то ушли.

— А, прости. Мне надо было срочно кое-куда отойти. Наверное, сегодня уже не вернусь в офис.

Последовало короткое молчание. В другой раз он не придал бы этому большого значения, но сейчас, когда его нервы были напряжены до предела, эта пауза показалась ему неестественной.

— Да, но где вы сейчас?

— А что, меня кто-то спрашивал? — спокойным голосом спросил Киен.

— Нет, я просто так… Что мне тогда сказать, если кто-нибудь позвонит?

— Скажи, что я завтра сам перезвоню.

— Хорошо. А, кстати…

Он собирался еще что-то сказать, но Киен перебил его:

— Извини, Сонгон, я сейчас тут кое с кем разговариваю.

— А, понял, — медленно протянул Сонгон.

Киен нажал кнопку сброса и вообще отключил телефон. После этого короткого разговора он никак не мог отделаться от странного ощущения. Неужели я в нем ошибался? Подобным образом он чувствовал себя в мини-подлодке, доставившей его из Хэчжу на Юг. Во время погружения сердце охватывает волнение перед путешествием в самую глубь бескрайнего моря, и одновременно с этим члены экипажа неизбежно испытывают страх замкнутого пространства, оказавшись запертыми в тесной субмарине. Тогда они вынуждены на время отдаться глубокому смирению. Они все равно не в силах что-либо сделать, по крайней мере до тех пор, пока находятся под водой. Киен и его товарищи были коммунистами, поэтому не могли предаться молитве и во всем положиться на Бога — им ничего не оставалось, кроме как целиком и полностью смириться. И сейчас его вновь охватило то же самое чувство.

Он вошел в магазин сотовой связи. Продавец приветливо поздоровался с ним. Киен с неловкой улыбкой спросил:

— У вас есть телефоны с предоплатой?

— С предоплатой? Какой именно вы ищете?

Киен рассеянно почесал затылок.

— Понимаете, у меня проблемы с кредитной историей, поэтому взять номер на свое имя будет сложно…

Продавец оказался догадливым малым. Бросив на Киена беглый взгляд, он достал из-под прилавка подержанный телефон, местами потертый и покрытый мелкими царапинами.

— Сколько это стоит?

Киен добавил еще несколько купюр поверх суммы, которую назвал продавец, и быстро сунул ему в руку. Продавец без какого-либо выражения на лице сказал, что сам не знает, на чье имя зарегистрирован номер, и что Киену это знать и не обязательно. Понажимав на кнопки, он показал ему, как пользоваться телефоном. Киен поблагодарил его и вышел из магазина.

26

Если прислушаться, можно было услышать, как в игровом зале этажом ниже ударяются друг о друга бильярдные шары. Иногда Чхольсу прикрывал глаза и слушал эти удары. Они напоминали треск ломающихся под тяжестью снега веток в тихую ночь. Тук. Ту-дук. Весенний снег, тяжелый, пресыщенный влагой, напоминает кьеркегоровскую «неистовую тишину». Он беззвучно ложится на ветви деревьев, которые держатся из последних сил. Эволюцией не предусмотрено, чтобы тонкие веточки сгибались под тяжестью. Они созданы лишь для того, чтобы тянуться вверх как можно выше — как можно ближе к солнечному свету. Если снега скапливается слишком много, они не выдерживают и с треском ломаются.

Когда с работой у отца-комика было туго, он отправлял маленького Чхольсу в Хвесон в гористой части провинции Канвон. Там на высоте шестисот метров над уровнем моря жили его дед, хромой после инсульта, и бабушка с врожденным слабоумием. Несмотря на хромоту, дед прекрасно со всем справлялся. Сарай всегда был до отказа завален дровами, и недостатка в картофеле, рисе или кукурузе тоже никогда не было. В последнюю неделю октября дед брал кирку и копал ямы для горшков с кимчхи. Бабушка была умственно отсталой, но ни в коем случае не глупой или сумасшедшей. Самое главное, в ней было постоянство. Тихая и теплая по натуре, она, как никто другой, обожала внука Чхольсу. Более того, она умела всей душой, не жалея ни капли, выражать свою любовь, что было большой редкостью среди скупых на ласку бабушек в этих краях. Она плохо считала — вернее, почти не умела считать и не знала чисел больше пяти — и была неграмотной, но при этом без труда понимала на слух все, что говорили окружающие. Когда маленький Чхольсу читал бабушке свои книжки, та лежала рядом с улыбкой ребенка на лице и увлеченно слушала внука, время от времени говоря что-нибудь вслух: «Ой, забавно! Это как снеговики». Или: «Сквозняк дует в свисток?»

Иногда бабушка использовала непонятные метафоры собственного сочинения. Она заливалась слезами, когда Чхольсу читал что-нибудь грустное, а если история была веселой, радостно хлопала в ладоши. Но телесериалы бабушка почему-то не любила и озадаченно хмурилась, когда смотрела на экран. Постоянно сменяющиеся сцены и мелькание лиц приводили ее в замешательство, и ей куда больше нравилось слушать по