зовет в учительскую. Если я опоздаю, передай математичке.

— Ладно.

Хенми пробралась к двери и вышла в коридор. Учительская располагалась двумя этажами ниже. Когда она вошла, классный руководитель широко улыбнулся и придвинул поближе к себе вращающийся стул на колесиках. Это был преподаватель английского языка возрастом чуть старше сорока лет. В последнее время он с головой увлекся «И-Цзин», и как только выдавалась свободная минутка, открывал перед собой книгу и читал по ней судьбы учеников.

— Садись.

— Ничего, я могу постоять.

— Садись, атоу меня шея болит вверх смотреть.

Хенми села на стул с мягкой обивкой в цветочек.

— Как там дела с украшением школы?

— Мне будут помогать Чэген и Тхэсу из кружка рисования.

— Двоих будет достаточно?

— Да.

— Как насчет Хансэм?

— Хансэм? — Хенми задумалась. Она не очень любила Хансэм.

— Возьмите ее тоже, — распорядился учитель.

— Хорошо. — Хенми кивнула головой.

— Это все, можешь идти.

Хенми встала со стула, попрощалась и повернулась к выходу, но прямо перед ней оказалась Сочжи.

— Здравствуйте!

— А, Хенми! Здравствуй.

Сочжи погладила ее по голове.

— Не присядешь на минутку? — сказала она, усаживаясь за стол и показывая Хенми на стул рядом. — Как мама?

— Хорошо.

— А ты становишься все больше похожа на нее.

Хенми недовольно скривилась.

— Да нет, все вообще-то говорят, что я на папу похожа.

— Хм, да? Мари была очень способной и умной.

— Правда?

— Еще как. В те времена было много женщин, достойных восхищения, и твоя мама была одной из них.

— Что-то не верится.

— Это почему?

— Мама просто… Ой, не знаю. Не знаю.

Хенми замотала головой. Она никогда не считала свою мать умной и сообразительной. Ей казалось, что подобными словами обычно описывают таких девочек, как она сама. Конечно, ее мама тоже когда-то училась в школе, но все же ей казалось странным слышать о ней такое.

— Кстати, а кем ты хочешь стать, когда вырастешь?

— Пока не знаю, сейчас я думаю, что… Вы только не смейтесь, ладно?

— Конечно.

— Я хочу стать судьей.

— Правда?

Хенми посмотрела в лицо учительнице.

— Ну вот, уже смеетесь! У вас на лице написано: ну, все с тобой ясно.

— Нет, что ты! — словно оправдываясь, ответила Сочжи. — А почему именно судьей?

— Я считаю, что нет ничего важнее закона, — с серьезным лицом отвечала Хенми. — Если не будет законов, то люди окажутся беззащитными перед насилием и жестокостью. Вы же помните, что было с Аен. Без законов таким, как она, неоткуда было бы ждать помощи. Я считаю, что закон — это единственная опора и защита для слабых членов общества вроде Аен.

Хенми говорила все с большей уверенностью в голосе. В этот момент она напоминала Сочжи кое-кого из давнего прошлого. Именно такой она знала Мари в те годы, когда та верила, что весь мир четко делился на добро и зло, и если все люди будут поступать по совести, то мир скоро превратится в утопию; что ради этой утопии необходимо свергнуть деспотическую власть и устранить тех, кто на ней наживался. Тогда Мари была уверена, что всего этого можно было с легкостью достичь. Сочжи удивлялась этому сходству. Неужели это наследственность? Или просто сходство твердых убеждений?

— Ау тебя своеобразный взгляд на закон. Другие ребята думают, что закон нужен для того, чтобы наказывать людей за плохие поступки.

— Конечно, это тоже есть. Но все же мне кажется, что истинное предназначение закона — защищать невинных жертв, как Аен. Ведь благодаря закону удалось поймать тех идиотов, которые выложили видео в Интернет. Поэтому удалось не допустить, чтобы дело разрослось еще больше.

Голос Хенми постепенно становился громче. Сочжи неловко оглянулась на других преподавателей в учительской.

— Да, это верно.

— Все в школе обзывали Аен и показывали пальцем, и только закон был на ее стороне.

Сочжи молча кивала, не сводя глаз с открытого лба девочки. Она попыталась представить, какой будет Хенми, когда вырастет. Казалось, еще чуть-чуть, и она станет совсем взрослой. Ее твердая убежденность в праведности закона немного шокировала Сочжи.

— А ты не думаешь, что бывают и несправедливые законы?

— Какие, например? — Хенми вопросительно склонила голову.

От неожиданности Сочжи сразу не нахплась что ответить. Она только сейчас осознала, что уже давно не задумывалась над подобными вопросами. Дети часто интересуются элементарными вещами, о которых взрослые уже перестали думать. Сочжи казалось, что Хенми заметила ее смущение.

— Для этого ведь и существует законодательная власть — чтобы исправлять плохие законы. Постепенно их искоренят.

— Ты говоришь совсем как взрослая, Хенми. У тебя есть парень?

Лицо Хенми вдруг залилось краской, и она начала запинаться:

— Нет, я не… хм. Ну то есть, как бы… я же еще только в восьмом классе.

— Даже у первоклашек есть парочки.

— Ну, это все равно что игра в куклы. Что они MOiyr знать о жизни?

— Тогда ты знаешь что-то о жизни? — Сочжи не удержалась от смеха и прикрыла рот рукой.

Раздался звонок на урок. Хенми подалась вперед, будто собиралась что-то добавить, но Сочжи опередила ее и, показывая пальцем в потолок, словно звук шел откуда-то сверху, сказала:

— Звонок прозвенел! Тебе пора на урок.

— Хорошо, до свидания.

Хенми встала со стула и, попрощавшись, побежала в класс.

14:00

Три страны

25

Киен поступил в университет в 1986 году. Перед этим он год ходил на подготовительные курсы в Норянчжин, где готовился к государственным и вступительным экзаменам. В Пхеньяне он учился на кафедре английского в Университете иностранных языков, хотя и не успел ее окончить, и еще с детства увлекался математикой, поэтому эти два предмета особых сложностей у него не вызывали, зато все остальные давались не так легко. Если бы на экзаменах надо было давать развернутые ответы, то он, скорее всего, не справился бы с ними, потому что еще не до конца освоил южнокорейский лексикон. Однако, на его счастье, в те времена все экзамены были в форме тестов. По сравнению с четырьмя годами суровой подготовки в лагере для разведчиков, долгие часы в уютном читальном зале казались ему сказкой. К тому же такие предметы, как политэкономия и гражданская этика, помогали ему в адаптации к жизни в этом обществе. Гражданская этика, которая ставит во главу всего государство и общество, была ему знакома. Достаточно было заменить слова «партия» и «Вождь» на «государство» и «нация». Этика Юга и Севера, подобно принцу и нищему Марка Твена, были настолько похожи, что при встрече сразу увидели друг в друге себя.

Тогда у него не было ни девушки, ни друга, с