— Сережа, — сказала она, лицо ее сделалось бледным, губы тряслись. — Иди скажи, что я передумала. Пусть вернут деньги.

— Мы передумали, передумали! — закричал я, бросившись назад. — Мы хотим получить деньги обратно!

Толпа не давала пробиться к окошку.

— Что значит обратно? — крикнула девушка из-за стекла.

— Есть процедура. Если хотите вернуть, становитесь в очередь на получение.

— В очередь! В очередь! — закричала очередь, выталкивая меня в хвост. Ну и в гриву, конечно.

Тетушке стало совсем плохо. Пришлось вызывать скорую.

А тех денег мы больше не видели…

На космодром наша группа прибыла ранним утром. Хотели приехать накануне, но вышла неувязка. Все из-за моей принципиальности. Не могу пройти мимо безобразий. За это когда-то назначили редактором сатирической программы. Вот и вчера. Подъезжаем на студийной машине к вокзалу. Поезд отходит через десять минут. Времени достаточно. Железно успеваем. Не спеша подкатываем к вокзалу и видим, как состав медленно отходит от перрона.

— Что за чертовщина? — возмущаюсь. — Понятное дело — время трудное, перестроечное. Самолеты не летают, автобусы стоят без горючего, поезда опаздывают. Ко всякому привыкли. Но чтобы составы отправлялись раньше времени?! Такого еще не было. И, главное, всего три поезда за день уходит со станции. И то не могут навести порядок. Бардак!

— Поехали обратно, — успокаивает оператор Глебыч. — Не судьба. Уедем ночью.

— Нет, — отвечаю, — надо противостоять разгильдяйству. А то совсем охамели. Пора кончать с этим вселенским бардаком. Ты, Глебыч, — говорю, — доставай камеру. Будем делать критический сюжет. Разнесем эту халабуду к чертовой матери.

На всякий случай сверили часы. По всем циферблатам получалось, что поезд ушел раньше времени.

— Значит, так, — говорю съемочной бригаде, — я пошел разбираться, а вы готовьте камеру, свет, микрофон. Как только соберу в кучу дежурного, милицию, начальника вокзала и свидетелей, врывайтесь и начинайте снимать. В общем, действуем как обычно. Мы им покажем.

— Нет, мы их покажем, — уточнил Глебыч. — Что еще хуже!

Захожу в здание вокзала. Людей немного. Тусклый свет в одной из касс. Я туда.

— Что у вас тут творится? — пугаю кассира, используя тактику полководца Суворова: глазомер, быстрота, натиск. — Бардак какой-то. Да, в стране тяжело. Да, перестройка. Да, порядка не стало. Понимаю, что составы могут опаздывать. Но чтобы раньше времени отправлялись — такого еще не встречал.

— Вы о чем? — спрашивает испуганная кассирша.

— О том, — говорю, — что кругом анархия. До отправления поезда целых пять минут, а состава уже нет.

— Не может быть.

— Еще как может, — отвечаю. — Пойдем, убедитесь сами.

На шум явился дежурный милиционер. Козыряет.

— В чем дело, гражданин?

Я снова начинаю:

— Бардак, — говорю. — Поезд ушел раньше времени.

— А вы, извините, кто такой?

— Телевидение. Программа «Стоп-кадр»! — показываю удостоверение. — Сколько на ваших?

— Пять. Без трех минут.

— Отправление по расписанию в семнадцать ноль-ноль.

— И что?

— Ушел в шестнадцать пятьдесят пять. У меня полно очевидцев.

— Не может быть, — говорит сержант.

— Будете свидетелем, — говорю. — Пошли к дежурному по вокзалу.

— Подождите, — кричит кассирша. Дайте хотя бы кассу закрыть.

Ждем. Потом идем вместе. Я, кассирша и милиционер.

— Давайте, — говорю, — еще свидетелей найдем. Незаинтересованных.

Остановили двух женщин. Сверили часы. Ровно семнадцать. Я рассказал все о поезде. Еле уговорил проявить гражданскую сознательность. Вместе идем в кабинет начальника вокзала. Она сидит за широким столом, разговаривает по телефону как ни в чем не бывало… Ждем, пока закончит. Наконец положила трубку.

— Что вам, товарищи?

Я без обиняков, прямо в лицо высказываю все свои претензии. Требую составить протокол.

— Не может быть, — говорит начальник. — У нас поезда раньше времени не ходют.

— Еще как ходют. Пошли на улицу, — говорю. — Со свидетелями.

Вышли всей толпой на перрон. Гляжу, а с первого пути тронулся и медленно-медленно поплыл мимо нас какой-то состав. Присмотрелся — ё-мое! Наш.

— Вот, — говорит начальник вокзала, — ваш поезд. Ровно по расписанию.

— А до этого какой ушел?

— Никакой. Просто откатили два вагона. Пассажиров-то сейчас мало.

Сначала вся компания молча смотрит на меня. Затем кассирша и свидетели, подхватив животы, медленно сползают вниз. Ищу, куда бы провалиться.

Вдруг шум, гвалт. Яркий свет в глаза. Подбегают Глебыч с камерой, осветитель, звукооператор. Начинают работать. Насобачились хватать людей врасплох! Сколько таких сюжетов наснимали. Сотни! Звукорежиссер привычно вкладывает мне в руку микрофон. Я автоматически сую его в лицо «жертве».

— Вот, — не растерявшись, гордо сообщает начальник вокзала, глядя прямо в объектив. — В стране бардак, а поезда идут по расписанию.

Вернулись на студию. Позвонили Ваничкину. Сказали, чтоб к вечеру не ждал. Приедем утром.

В поезде поспать не удалось.

Всю ночь за перегородкой в штабном купе слышались пьяные разговоры проводников. Иногда бригадир поезда кричал по громкой связи:

— Тридцать третий, ответьте срочно. Тридцать третий, ответьте бригадиру поезда… Машинист локомотива тридцать три, ответьте срочно!

— Чего надо?

— Это бригадир говорит. Почему не отвечаете?

— Так че надо?

— Как поедем дальше? Как поедем дальше? Прием.

— Как-как? По рельсам, — недовольно отвечал машинист.

— Понял. До связи.

Через четверть часа.

— Тридцать третий. Ответьте срочно…Ответьте бригадиру поезда…

— Че нада…

— Как поедем…

Во всем вагоне никто не спал, но и связываться с полусумасшедшим бригадиром желающих не наблюдалось…

— Кипяточек, кипяточек, свежий кипяточек! — кричал он в два часа ночи. — Подходи за чаем! — Потом засыпал. Вздрагивал на остановках. — Какую станцию проехали? — спрашивал дурным голосом пассажиров, шедших мимо служебного купе.

Всю ночь они сами на станциях открывали дверь вагона. Сами себя впускали и выпускали. Даже подкидывали уголь в топку.

— Смотри у меня! — иногда кричал бригадир. — Зайцев не потерплю! И чтоб никакого перерасхода топлива! Тридцать третий, ответь бригадиру…