Теперь я готов был предстать перед лицом Соединенных Штатов во всей своей красе и славе — безукоризненно одетым австрийским аристократом, говорящим по-французски и по-английски с легким венским акцентом, который разительно отличался от некоего исчезнувшего английского мошенника, именующего себя Комбером — бородача в морском мундире. Да, у меня было маловато наличных, и я не знал, где устроюсь на ночлег, но вы ни за что не догадались бы об этом, глядя на изысканного джентльмена, который легкой походкой шагал по Вьё-Карре, останавливаясь время от времени, чтобы освежиться стаканчиком вина или воды в одном из ближайших кафе, бросая при этом пристальные взгляды вокруг поверх развернутой газеты. Я провел пару часов, знакомясь с этим районом, отлично пообедал в креольском ресторанчике, поварам которого хватило здравого смысла не добавлять неописуемое количество чеснока в каждое блюдо, и принялся за дело.

Первое, что я предпринял, чтобы уладить вопрос с ночлегом, это проверил действие теории, о которой мне несколько лет назад рассказал старина Авитабиле, итальянский солдат удачи, который был губернатором Пешавара. «Если вдруг окажешься один-одинешенек в чужом городе, малыш, то сразу ищи бордель, а там — топ-топ ножками прямехонько к мадам, понял? Да что я вам буду говорить, сэр? Ваши широкие плечи и черные усы, точь-в-точь как у меня, они и послужат вам паролем. Дальше — болтайте, обвораживайте, наплетите каких угодно небылиц, но затащите мадам в кровать. А затем — трах-тарарах — и она уже готова приютить вас хоть на неделю, не то что на ночь! Учтите, ваш старый Авитабиле пространствовал от Лиссабона до Парижа, и думаете, он хоть раз — хоть разочек — платил за ночлег? Да ни в жизнь! Черт подери, да разве пристало джентльмену останавливаться в отелях?»

Ну что ж, если у него это получалось, то выйдет и у меня. К вечеру я нашел вполне приличный бордельчик. В Орлеане это — просто детская забава. Если во Вьё-Карре и существуют еще какие-то заведения, кроме публичных домов, то их очень немного. Все, что мне оставалось сделать, это выбрать из них местечко с наиболее чуткой мадам и отдохнуть в нем несколько дней.

Все это заняло у меня весь вечер, причем четыре первых попытки оказались неудачными. В каждом случае я выбирал дом поприличнее, посылал свою визитку владелице через негра-портье, а затем лично представал перед этими алчными гарпиями. Наготове у меня была выдуманная история и даже сейчас могу сказать, что она была весьма неплохой. Я представлялся австрийским джентльменом, который ищет свою сестру, сбежавшую с ветреным англичанином и брошенную им во время путешествия по Соединенным Штатам. С тех пор наша семья ничего не слыхала про нее, кроме неясных слухов про то, что она нашла себе место в одном из… гм, в одном из заведений, подобном тому, которое содержит уважаемая мадам. Мы были вне себя от горя и ужаса, и вот я, ее брат, наконец-то здесь, с трагической миссией найти заблудшее создание, помочь ей вернуться и припасть к груди ее отчаявшихся, но решительно настроенных родителей. Ее зовут Шарлотта, она едва достигла восемнадцати лет, блондинка исключительной красоты… Не могла бы мадам оказать мне помощь в ее поисках? С деньгами, конечно же, проблем не будет, если только мне удастся спасти мою единокровную сестру из ужасной пропасти, в которую она рухнула.

Все это, конечно, было лишь представлением, чтобы позволить мне получше разглядеть мадам и понять, стоит ли игра свеч. Первые четыре не подошли — длинноносые, косоглазые старые развалины, с которыми я бы не рискнул погарцевать в кроватке даже за все мое жалованье. Но все они проглатывали историю, не поморщившись, — еще бы, ведь она лилась из уст шестифутового Гарри, с курчавыми бакенбардами и меланхоличным взглядом карих глаз, не говоря уже о его безукоризненном костюме и шарме представителя легкой кавалерии. Трое из них даже попробовали было расспрашивать свой персонал, но безуспешно; четвертая, боюсь, не совсем правильно меня поняла — она заявила, что никогда не слыхала о моей сестре, но пообещала доставить мне ее всего за семьдесят пять долларов. Я поблагодарил ее так же, как и всех остальных, вежливо пожелал спокойной ночи и откланялся.

Зато на пятый раз мне досталось настоящее сокровище. Это было милое заведение, все в плюше и зеркалах, с негритянским ансамблем, который наяривал дикую музыку. В главном зале с видом настоящих герцогинь восседали гибкие создания всех цветов кожи — от кремового до иссиня-черного, в прелестных халатиках, с такими вырезами, что их груди были совсем на виду. Было приятно видеть, что и на окраинах Нового Орлеана процветают внебрачные связи.

Но глазеть по сторонам мне было некогда. Мое дело касалось исключительно мадам, и как только я поднялся наверх, в ее личные апартаменты, то понял, что я наконец-то дома. Ей было под пятьдесят, статная миловидная матрона, которая в прошлом должна была быть редкой красавицей и все еще была симпатичной. Мадам была склонна к полноте, но очаровательно выглядела в своем зеленом вельветовом платье, которое, казалось, готово было лопнуть по швам. Она была размалевана, напудрена и обвешана драгоценностями не хуже Майского дерева, со страусиным пером в огненно-рыжих волосах и большим веером из павлиньих перьев, который она использовала, чтобы обратить еще большее внимание на свой аппетитный бюст и все еще прекрасные плечи. В игривом блеске ее глаз было нечто такое, что я сразу понял: дальше мне искать не придется. Вот та, которой Флэши понравится — ошибки быть не может. Тот факт, что мадам была слегка под хмельком, мог в этом деле только помочь — на ходу она раскачивала бедрами несколько больше, чем можно было ожидать даже от отставной проститутки.

Она была сама вежливость и, к моему удивлению, когда она пригласила меня присесть и рассказать о своем деле, голос ее был сладок как мед.

— Я польщена, что столь благородный джентльмен оказал нам честь, посетив наше маленькое заведение, — начала она, слащаво улыбаясь и тепло пожимая мне руку, — надеюсь, я могу вам чем-то помочь?

Ну, подумал я, если мне не удастся такую завалить в койку, то я, верно, совсем разучился обращаться с женщинами.

Это заняло у меня ровно сорок пять минут — по дедушкиным часам в ее комнате, что, полагаю, является хорошим результатом для первой встречи. Десять минут было посвящено моей бедной воображаемой сестре, о которой моя пухленькая хозяюшка, конечно же, никогда ничего не слышала, однако выразила ей живейшее сочувствие («О, ничтожный мерзавец!» и «Бедная, безутешная мать!»). Еще десять минут прошли за пустой болтовней, после чего она предложила слегка освежиться, и я глотнул весьма приличного мозельского, пока мадам усиленно мне подмигивала, демонстрируя свои привядшие прелести. Спустя полчаса мы уже стали почти родными — я что-то мурлыкал ей на ухо, пощипывая за зад, а она хихикала и называла меня большим проказником. На сороковой минуте я уже расстегивал на спине ее платье — у меня хороший навык в этом деле — еще через мгновение она осталась в одном корсете. Прежде чем мадам успела повернуться, я схватил ее и плюхнулся в кресло, держа хозяйку на коленях. Она лишь раз протестующе пискнула «О Боже!» и откинулась на меня. Черт возьми, весила она порядочно! Я думал, что мои кости затрещат, но все же продолжил атаку. Так мы корчились и подпрыгивали еще несколько минут, пока не свалились вместе со стулом. Помню, часы как раз пробили три четверти, когда мы закончили.