Настоящий Комбер, наверное, зааплодировал бы, так что я воскликнул: «О, браво!» — и придал себе довольный вид.

— Действительно, браво, — согласился он и продолжил: — Но дело еще не закончено. Рэндольфа нужно переправить в Канаду — какой удар получат при этом наши враги! Подумайте, сэр, сколько сможет сделать этот человек, если наконец окажется в свободной стране! Он умеет хорошо говорить и писать, он может поехать за границу — не только в Канаду, но и в Англию, или в наши свободные северные штаты — говорю вам, сэр, пламенные слова такого человека, поражающие слух всего цивилизованного мира, сделают для разжигания борьбы против рабства гораздо больше, нежели все наши белые журналисты и ораторы вместе взятые. Мир увидит не просто человека, а человека, достойного кафедры в лучшем из наших университетов или почетного места в совете великих наций — и при этом чернокожего, сэр, со шрамами от бича на спине и рубцами от кандалов на ногах. Тогда они поймут, что такое рабство, если не поняли этого до сих пор! Они почувствуют удары бича и тяжесть кандалов на собственных телах и воскликнут: «Этого позора больше не должно быть!»

Нужно было что-то ответить, и я сказал:

— Замечательно! Высший класс! Уверен, что эти новости будут с восторгом встречены в Англии. Как только я вернусь домой, вы можете положиться…

— Но, мистер Комбер, — заметил коротышка, — это еще нужно сделать. Джордж Рэндольф пока не в Канаде, он все еще здесь, гонимый беглец. Ему только предстоит пройти свой путь к свободе.

— Но разве это так уж трудно? Для вашей замечательной организации? Я имею в виду, что этой ночью вы продемонстрировали мне, насколько она всемогуща. О, вы же знаете про меня почти столько же, сколько и я сам. Ваши агенты…

— Да, у нас много агентов; наша разведывательная сеть весьма широка. В этой стране у нас глаза в каждом окне и уши у каждой двери, сэр, так что добыть информацию для нас не представляет никакого труда. Но большинство из наших шпионов — чернокожие, а многие из них пока еще рабы. Собирать информацию — это одно, а вот переправлять рабов в Канаду — совсем другое. Для этого нам нужны белые агенты, самоотверженные, решительные, храбрые, а таких, к сожалению, очень мало. Многие хотели бы, но немногие способны на это. А те, кто есть, слишком хорошо известны. Из троих отважных юношей, сопровождавших наш последний конвой, один погиб, второй в тюрьме, а третий — все еще в Канаде и не может вернуться, так как сразу будет арестован. У меня нет ни одного человека, которого я бы смог послать с Рэндольфом, сэр, ни одного, которому я мог бы доверять. Ведь с грузом такого рода я могу послать лишь самого твердого, самого храброго и наименее подозреваемого. Видите, в каком я затруднении, сэр? С каждым днем, проведенным Рэндольфом в Новом Орлеане, эта опасность все нарастает, ведь враг не дремлет. Я должен отправить его дальше и побыстрей, понимаете?

Я все прекрасно понимал, но — осел я этакий — абсолютно не представлял, что общего все это имеет со мной. Я предложил отправить Рэндольфа морем.

— Это невозможно — риск слишком велик. По иронии судьбы, наиболее безопасный путь как раз тот, который представляется самым рискованным, — вверх по Миссисипи в свободные штаты. Один негр смог бы проскользнуть незамеченным — проблема в том, что с ним нужно послать белого агента. Говорю вам, мистер Комбер, я уже не знал, что предпринять, когда вдруг в ответ на мои мольбы, я узнал, что вы в Вашингтоне и собираетесь прибыть в Новый Орлеан.

Я абсолютно искренне воскликнул «Господи Иисусе!», но он продолжал:

— Я понял, что Господь ниспослал мне вас. Вы не только человек, посвятивший себя борьбе с рабством, но и презирающий опасность, прошедший невредимым сквозь испытания десятикратно более рискованные, чем это, который обладает опытом, сообразительностью — нет, настоящей гениальностью — и тем хладнокровным мужеством, которого требует это дело. И, что важнее всего, — вы никому не известны! — Он восторженно стукнул кулаком по столу. — Если бы я мог выбирать среди всех людей на Земле, то мой выбор пал бы на такого, как вы. Вы, мистер Комбер, герой, о котором я ничего не знал еще десять дней назад. Вы сделаете это для меня, не правда ли? И нанесете еще один сокрушительный удар тем темным силам, которые вы уже поражали не раз!

М-да, изо всех бессмыслиц, которые мне до тех пор приходилось слышать, эта превосходила все — даже Бисмарка. Святой Георг! Как они были друг на друга похожи! Один и тот же фанатический блеск в глазах и одинаковое желание сунуть ничего не подозревающего человека головой вперед в мясорубку — и все это ради своих сумасшедших идей! Но Бисмарк держал пистолет у моего виска, а этот идиот — нет. Я хотел уже высказать ему все, что думаю о его бредовом предложении, рассмеявшись прямо в его хищное маленькое личико, но вдруг сообразил — ведь я же Комбер. Смог бы он отказаться? Мой Бог, наверняка, нет, дурень он этакий! Мне приходилось быть осторожным.

— Ну же, сэр? Не это ли тот подвиг, которого вы жаждете в глубине своего сердца?

У меня вертелся на языке короткий, но точный ответ на этот вопрос, но я не решился его высказать.

— Сэр, — вместо этого произнес я, — это заманчивое предложение. Вы действительно оказываете мне этим честь. Но мой долг перед моей страной, сэр, я действительно должен срочно возвращаться…

Он радостно рассмеялся:

— Ну конечно же, вы и вернетесь! Вы сможете сделать это и попасть в Англию быстрее, чем если бы ожидали здесь очередного пакетбота, чтобы добраться домой. Послушайте, сэр: вы поедете вверх по реке на пароходе в качестве работорговца, везущего свой товар, ну, скажем, в Кентукки. Но вместо этого вы отправитесь прямо в Цинциннати и будете там через шесть дней, передадите Рэндольфа нашему тамошнему агенту и проследуете далее в Питтсбург. Таким образом, сэр, вы окажетесь в Нью-Йорке через неделю или немногим больше и, отплыв оттуда, окажетесь дома быстрее, нежели бы вышли на судне из Орлеана — при условии, что вы вообще сможете отсюда выбраться. Не забудьте, что флот охотится на вас.

— Но сэр, — запротестовал было я, лихорадочно подыскивая причины для вежливого отказа, — представьте себе угрозу, которая нависает — нет, не надо мной, но над моей миссией, — информация, которая мне доверена, если со мной что-либо случится, может быть потеряна для моего правительства, а ваше…

— Я подумал и об этом! — воскликнул он. (Ну еще бы! Ох уж этот проклятый маленький хорек!) — Вы можете изложить все на бумаге прямо здесь, этой ночью, запечатать и — я клянусь своей честью, сэр, — письмо будет доставлено прямо в Лондон. Ни одна живая душа в Вашингтоне, да и вообще никто не узнает об этом, вот вам мое слово. Но, мистер Комбер, — продолжал он настойчиво, — здесь нет никакого риска. Вам не угрожает ни малейшая опасность — ни один охотник за беглыми рабами не обратит на вас никакого внимания. Они знают нас, сэр, но не вас. Зато вы послужите делу, которое дорого вашему сердцу. Умоляю вас, сэр, скажите, что вы сделаете это для нас.

Ну уж я-то знал, что на самом деле дорого моему сердцу, хотя он об этом и не догадывался.

— Сэр, — ответил я наконец, — мне очень жаль. Поверьте, я бы вам помог, если бы мог, но мой долг превыше моих личных намерений.