Весьма интересно следующее замечание брата Иоанна: «...мы вместе с ними [толмачами. —Р. П.] тщательно переложили грамоту на письмена русские и сарацинские и на письмена татар; этот перевод был представлен Бату, и он читал и внимательно отметил его» [Иоанн де Плано Карпини 1997, с. 73]. Следовательно, Бату владел уйгурской письменностью, которая использовалась монголами со времен Чингис-хана, а в Золотой Орде — как минимум до конца XIV века. В «Юань ши» встречается сообщение об учителе Бату — наймане по имени Бай-Буга [Rossabi 1983, р. 287]. Интересно отметить, что известные нам источники не сообщают подобных сведений о других внуках Чингис-хана и, даже напротив, — например, Рашид ад-Дин пишет о Гуюке, что тот «приказал, чтобы каждый ярлык, украшенный ал-тамгой казна, подписывали без представления ему на доклад» [Рашид ад-Дин 1960, с. 120]. Чтобы понять, насколько нетипичным для хана был подобный поступок, следует иметь в виду, что выдача ярлыков являлась одной из ажнейших прерогатив ханской власти и требовала непременного личного участия государя в процессе выдачи ярлыка. Даже для того, чтобы подтвердить пожалование, сделанное его предшественником, хан издавал новый ярлык (нередко дословно повторявший предыдущий), а не «продлевал» выданный прежним монархом. Видимо, именно это нежелание Гуюка осуществлять одну из важнейших функций государя и побудило Рашид ад-Дина обратить внимание на этот факт.

В ходе переговоров с францисканцами Бату неоднократно подчеркивал, что сам он — лишь подданный великого хана в Каракоруме, не обладающий правом принятия каких-пибо важных решений. Но, как видно из действий Бату, он вспоминал о своей лояльности великому хану только тогда, когда ему это было выгодно. Почему же он всячески уклонялся от прямого ответа посланникам папы? Полагаем, отправляя францисканцев в Каракорум, Бату, с одной стороны, перекладывал переговоры с папой римским на центральные власти Монгольской империи, с другой — рассчитывал, что присутствие при дворе великого хана (где как раз готовились к интронизации Гуюка) еще больше усилит впечатление, произведенное на братьев-миноритов в его собственной ставке. Бату объявил, что согласится с любым решением, какое примет великий хан, и поддержит его со своей стороны. Впрочем, нет ничего невозможного в том, что, ознакомившись с решением хана, властитель Улуса Джучи мог «расширительно истолковать» его в своих интересах — степень подчиненности Бату каракорумскому правителю в этот период времени была весьма условной, что нашло отражение в словах Иоанна де Плано Карпини: «А этот Бату наиболее могуществен по сравнению со всеми князьями татар, за исключением императора, которому он обязан повиноваться» [Иоанн де Плано Карпини 1997, с. 71]. «Обязан повиноваться», — пишет брат Иоанн, а не «повинуется», возможно, намекая на то, что о реальном повиновении речи не шло. Но при этом в записках проницательного францисканца нет ни слова о вражде Бату с новоизбранным великим ханом. Видимо, Бату и Гуюк предпочитали скрывать свои раздоры от иноземных дипломатов, ибо это свидетельствовало бы о слабости монгольских правителей, тогда как главная их задача в общении с иностранцами состояла как раз в том, чтобы внушить преувеличенное представление о своей силе, могуществе и единстве, и, похоже, им это вполне удалось. Так, брат Иоанн сообщает по итогам своей поездки: «В бытность нашу в Рус-сии был прислан туда один сарацин, как говорили, из партии Куйюк-хана и Бату...», то есть считает Бату и Гуюка союзниками. Кроме того, он пишет, что францисканцы не хотели, чтобы их сопровождали монгольские послы, так как «опасались, что при виде существовавших между нами раздоров и войн они еще больше воодушевятся к походу против нас» [Иоанн де Плано Карпини 1997, с. 58, 82]. Этим сообщением он противопоставляет раздробленность государств Европы единству и могуществу Монгольской империи. Вражда Бату с Гукжом стала достоянием гласности лишь после смерти последнего: о ней сообщит уже Вильгельм де Рубру к.

Когда францисканцы вернулись из Монголии на Волгу, Бату стремился как можно быстрее с ними распрощаться. Он даже не счел нужным что-то добавить к посланию, врученному францисканцам великим ханом для передачи папе римскому, а только велел им тщательно передать «то, что написал император», вручил проезжую грамоту и отпустил восвояси. После этого Бату на довольно продолжительное время отодвинул на задний план связи с Европой: ему пришлось уделять основное внимание урегулированию своих отношений с Каракорумом. Следующий европейский посланник, Вильгельм де Рубрук, появился у него лишь пять лет спустя, в 1252-1253 гг.

В отличие от многоопытного в дипломатических делах высокоэрудированного Иоанна де Плано Карпини, брат Вильгельм был довольно посредственно образован, да и задачи перед ним стояли более простые: он являлся всего лишь миссионером, которому было поручено узнать о воз-яожности обращения монголов в христианство. При этом он и пославший его король Франции Людовик IX рассчитывали на помощь сына Бату — Сартака, который, как считали европейцы, был христианином [Языков 1840, с. 127]. Сартак, принявший брата Вильгельма довольно прохладно, отдавил его к своему отцу. Наследник Джучи по своему обыкновению отправил королевского посланца в Каракорум, к великому хану, которым к этому времени был уже Мунке. По возвращении из Монголии брат Вильгельм еще около месяца находился при дворе Бату и оставил интересные сведения, добавляющие штрихи к его портрету.

Дипломатическая деятельность Бату не исчерпывается контактами с европейскими государями. Когда Бату отправил брата Иоанна в Каракорум, тот встретил там не только великого князя Ярослава, грузинских царей, сельджукских монархов и ряд посланцев правителей других мусульманских государств: «...также посол калифа балдахского,-который был султаном, и более десяти других султанов сарацин... Там было более четырех тысяч послов в числе тех, приносил дань, и тех, кто шел с дарами, султанов, других вождей, которые являлись покориться им, тех, за которыми они послали, и тех, кто были наместниками земель» [Иоанн де Плано Карпини 1997, с. 77]. Есть основания полагать, что некоторые из этих «послов» присутствовали в Каракоруме по повелению Бату: именно к нему в первую очередь прибывали посланцы с Ближнего Востока, которые предпочитали, подобно султанам Рума, признать власть «милостивого к своим людям» Бату, а не своего противника на поле боя — Байджу-нойона. О дипломатических контактах наследника Джучи с мусульманскими странами (вероятно — с Айюбидами Сирии и Палестины, атабеками Азербайджана и др.) сообщает также Вильгельм де Рубрук [Вильгельм де Рубрук 1997, с. 115].

В течение нескольких лет после завершения западного хода Бату, формально признавая верховенство каракорумских властей, фактически находился в конфронтации с ними. Этот период его жизни только в последнее время начинает привлекать внимание исследователей [см., напр.: Романив 2002].