„Негодяй, — негромко ответил я, — это я-то предатель? Пока наши мужчины воюют с немцами, вы рушите наши дома и выгоняете женщин и стариков с родной земли. Такие, как ты, компрометируют партию перед простым народом. Так кто же из нас предатель? Ничего, товарищ Сталин скоро уберет Берию, и тогда мы с тобой обо всем поговорим. А пока вели вывести мальчика к машине“.

Руми, молчавший до сих пор, впервые нарушил молчание:

„Дядя Рустэм, давай уйдем вместе“.

„Нет. В машине тебя ждет дедушка, он знает, что делать“.

Я еще долго сидел в кабинете начальника. Иногда звонил телефон, и он, косясь на мой револьвер, снимал трубку и отвечал. Когда кто-нибудь из его людей заглядывал в кабинет, дуло моего пистолета крепче упиралось ему в левый бок. Со стороны могло показаться, что два ответственных работника, склонившись над картой и бумагами, что-то увлеченно обсуждают. Наконец издали послышались выстрелы — один, потом три, потом еще два. Я убрал револьвер и поднялся.

„Счастливо оставаться, Веденяпин. Можешь, конечно, меня застрелить на месте или арестовать, но это вызовет множество самых разных вопросов. Лучше позвони и скажи своим людям, чтобы внизу меня пропустила охрана. А то ведь, неровен час, Лаврентий Павлович обо всем узнает, а он не любит трусов“.

Я шел к выходу, гадая, выстрелит он мне в спину или нет. Он не выстрелил. Человек в форме распахнул передо мной дверь и даже вежливо улыбнулся, прощаясь:

„До свидания, товарищ Гаджиев“.

Этой же ночью мы все ушли в горы. Чекисты не стали поднимать много шуму, нас никто не преследовал. Проходя через земли ботлихцев и бежитинцев, мы старались огибать населенные пункты, потому что там можно было столкнуться с чекистами.

Миновав Тлядал, мы, наконец, добрались до этого места и остановились. У наших ног зияла пропасть, а далеко в тумане лежала земля, на которую никогда не ступала нога человека. Мальчишки принесли с собой пилы и веревки. Не стану подробно рассказывать, как нам удалось сделать первый мост и перебраться по нему на другую сторону. Эта земля показалась нам настоящим раем — пастбища для скота, густой лес, хотя обычно на такой высоте можно встретить лишь редкое мелколесье. Здесь можно встретить давно истребленных в других местах животных, а также таких, которые водятся лишь в экваториальных широтах. Сабина объясняет это тем, что здесь много горячих источников, а также тем, что наше плато столетиями было изолировано от остального мира.

Мы прожили здесь больше двадцати лет. В первые годы у нас сразу же возникло множество проблем. Прежде всего, среди нас было очень мало мужчин, но много здоровых взрослых девушек. Подростки, которым было по пятнадцать-семнадцать лет, не годились им в мужья.

Поэтому через полгода мой дед пришел к нам с Сабиной, которая в это время опять ждала ребенка, и сказал, что хочет поговорить.

„Когда-то ты сам сказал мне, Рустэм, что народ наш немногочислен, но для того, чтобы и через тысячу лет гинухцы жили на Земле, нужно, чтобы рождались дети. Как смогут невесты твоих братьев родить детей, если у них нет мужей?“

„Это не только проблема гинухцев, дедушка, — со вздохом ответил я, — это проблема всей страны. Убивая друг друга, люди не думают, что с каждой жизнью уходят будущие поколения. Это горько, но не в моих силах оживить братьев“.

„Но жены твоих братьев не могут остаться бесплодными, они должны иметь детей. По мусульманским обычаям мужчина может иметь несколько жен, и наши мужчины часто имели до четырех домов, хотя большевики запретили этот обычай. Сабина — прекрасная и мудрая женщина, но она должна понять, что может родить лишь раз в год. Ты же можешь и должен иметь много детей“.

Мы были потрясены его словами и не знали, что ответить. Дед и не ждал скорого ответа — он поднялся и с необычной почтительностью поклонился Сабине, а потом вышел. В ту ночь моя жена долго плакала, а под утро сказала:

„Наверное, дедушка прав, и все законы цивилизации — ничто по сравнению с обычной житейской мудростью. К тому же мы сами выбрали этот путь, сами ушли от цивилизованного мира. Думаю, ты действительно должен взять в жены Мариям и Фирузу“.

Мне не сразу удалось психологически себя переломить, хотя никто никогда не смог бы назвать меня безукоризненно верным супругом — в жизни моей случалось всякое. Но это были случайные и мимолетные связи с малознакомыми женщинами, а на Мариям и Фирузу я привык смотреть, как на сестер. Однако Сабина и дед были правы, поэтому Мариям и Фируза все-таки стали моими женами.

Это случилось двадцать лет назад, моей младшей жене Лейле тогда было только пять лет. Она могла найти себе ровесника, но, став взрослой, заявила, что никого, кроме меня не полюбит, пришла к Сабине и попросила у нее разрешения стать моей четвертой женой. Ей было в то время семнадцать, мне за сорок, но ее словно бес обуял — пыталась даже наложить на себя руки. В конце концов, она вошла в мой дом, родила мне троих сыновей и стала хорошей женой, но это, конечно, исключительный случай — когда подросло послевоенное поколение, необходимосгь многоженства сама собой отпала. Да и наше селение уже не изолировано от всего мира, как прежде.

В первые годы мы лишь изредка и тайком наведывались в Рутул или в Тлядал к бежитинцам, чтобы узнать новости, но после смерти Сталина постепенно вышли из подполья. Теперь вокруг нас много сородичей — после Двадцатого съезда гинухцы и хваршины возвращаются в свои дома. Многие ругают Хрущева, но, наверное, мы именно его должны за это благодарить.

Сейчас мы уже официально имеем статус населенного пункта, у нас есть своя партийная ячейка, есть школа, есть сельсовет, где регистрируются браки и рождения детей. Мы перекинули через пропасть широкий мост, по которому может проехать даже тяжелый грузовик, расчистили дорогу — короче, пытаемся наладить связь с миром, хотя без электричества пока трудно о чем-то говорить. Это все я вам рассказываю для того, чтобы вам стало яснее, когда я перейду к главному.

Главное же то, что здешний климат прекрасно влияет на здоровье. Через два месяца после того, как я попал сюда, дрожь в руках исчезла, а ослепший глаз начал видеть. Это тем более странно, что врачи в госпитале меня предупредили: глазной нерв погиб, глаз навсегда останется слепым. Один из наших парней в детстве повредил себе левую ногу, и она всегда была на несколько сантиметров короче правой. Однако вскоре все заметили, что он перестал хромать. Возможно, это вода из горячих источников обладает чудодейственной силой, а может быть, молоко наших коров и коз. Да вы и сами видите, с какой удивительной быстротой срослись ноги у Прокопа и позвоночник у Юры.

Сейчас у меня мечта — провести в село электричество и телефонную связь, проложить широкую дорогу, чтобы больные люди отовсюду могли приехать сюда отдохнуть. Но все тормозит санэпидстанция — везде находят этот микроб и налагают вето на все мои планы. Пока местность считается зараженной, говорить о финансировании каких-то работ здесь бессмысленно. Один деятель в Махачкале предложил даже нам всем отсюда переселиться на равнину, а местность подвергнуть дезинфекции. Представьте себе — подвергнуть дезинфекции уникальный уголок природы! И из-за чего — из-за микроба, который никому еще не принес вреда. Но я в микробах ничего не понимаю, поэтому и прошу вас, как ученого, мне помочь. Мне нужно ваше личное заключение» Сергей выслушал рассказ Рустэма Гаджиева с живейшим интересом.