— Что с Лизой? Лиза… жива? — она, как слепая, качнулась и протянула вперед руки.

Ей никто ни о чем не сообщил! И другим, очевидно, тоже — в один миг к Сергею пришло исчерпывающее объяснение той безмятежности, с какой брат и сестра разговаривали с ним по телефону, а заспанная девочка Наташа готовилась к экзамену. Они просто ничего не знали — ни об аварии, ни о гибели людей, среди которых была Лиза, и только чудом не оказался он, Сергей Муромцев. Видно Наташа прочла на его лице ответ на свой вопрос, потому что она вдруг пронзительно закричала и начала сползать вниз по стене.

Сергей успел подхватить ее на руки, а скрывшиеся уже в своих комнатах соседи вновь выскочили в коридор. За стеной заплакал разбуженный криком Наташи ребенок.

— Наталья, что такое, Наталья! Очнись! — Екатерина Марковна трясла девочку.

— Лиза, — проговорила та бескровными губами, — он говорит, что Лиза…

Вторая соседка ахнула, закрыв рот руками, а Екатерина Марковна строго спросила у Сергея:

— Что с Лизой?

— Погибла в аварии, — угрюмо ответил он.

— Что ж вы ей так сразу, осторожно надо было, эх!

Она больше ничего не сказала. Соседки помогли ему отнести Наташу в комнату и попытались уложить на диван, но она уже пришла в себя и, спустив ноги на пол, вцепилась в руку Сергея и начала плакать:

— Нет, не уходите! Когда ее привезут в Москву?

— Ее уже похоронили.

— Но как же это так — похоронили без меня? Как все это случилось, вы знаете?

— Я сам был в этом автобусе — чудом уцелел, как и Юра. Спаслось нас всего пять человек, из них один грудной ребенок.

Женщины ахнули, «Завьялова — два звонка» подставила ему стул:

— Да вы садитесь, садитесь.

Сергей, внезапно вновь почувствовавший головокружение, с облегчением опустился на мягкое сидение и вкратце изложил главное плачущей девочке, не выпускавшей его руку. Страшных подробностей он старался избегать, а под конец сказал:

— Я полагал, вас обо всем известили из санатория, привез свидетельство о смерти — мне выдали его в том селе, где похоронена Лиза. Вот, возьмите.

Наташа в ужасе дернулась, увидев в его руке страшный листок.

— Ох ты, боже ж мой, как же так-то! — Екатерина Марковна осторожно взяла страшную бумажку, но читать не стала, а заплакала и закачала черно-рыжей головой, вытирая слезы и горестно причитая: — Такая ведь девочка была хорошая! Потому, видно, отец с матерью и не захотели ее от себя отпускать — сами ушли, и ее забрали.

— Перестаньте, Екатерина Марковна, — сердито сказала «Завьялова — 2 звонка» и, взяв у нее из рук свидетельство, внимательно прочитала его, но тоже не выдержала — всхлипнула и обняла Наташу: — Наташенька, хорошая моя, да как же так!

Та скользнула по свидетельству невидящим взглядом и ничего не выражающим голосом прошептала:

— Уже две недели прошло, а я ничего не знала.

— Тогда надо помянуть, — деловито высморкавшись, заметила Екатерина Марковна, и они вместе с соседкой немедленно засуетились, накрывая небольшой круглый стол, в середине которого, как по мановению волшебной палочки, возникла бутылка водки. Екатерина Марковна принесла стаканы, и соседки сновали между кухней и комнатой, нарезая хлеб, сыр, колбасу, огурчики и раскладывая все это по тарелкам. Наташа участия в хлопотах не принимала — она съежилась на диване и не шевелилась, неподвижно уставившись прямо перед собой.

Сергею пришлось сесть за стол вместе со всеми, но он оказался не одинок в мужском обществе — пришел «Завьялов — 2 звонка», который при ближнем рассмотрении оказался еще более худым и тщедушным. Он принес уснувшего ребенка и, покачивая его на коленях, виновато объяснил:

— Его ж, паразита, сейчас в кровать только положи, так разорется.

— Не говори на ребенка такие слова! — прикрикнула жена.

Лизу помянули, как и водится по русскому обычаю.

— Что ж теперь с Юриком? — подперев щеку рукой, горестно вздыхала раскрасневшаяся Екатерина Марковна. — Сирота он теперь, а ты одна не потянешь — сама еще дите малое. В детдом надо оформлять.

— Какой сирота, какой детдом, я его никому не отдам! — испугалась Наташа и встревожено посмотрела на Сергея: — Я сегодня же за ним поеду!

— Дело ваше, но думаю, пока не стоит. Физически он в порядке, но еще не отошел от шока — каждый день приходит на могилу матери и плачет. Сперва я полагал, что лучше отвезти его в Москву, но он наотрез отказался уезжать. Не волнуйтесь, в том селе живут хорошие люди, они заботятся о нем, как о собственном ребенке, и там он быстрей придет в себя. Я взял у него ваш адрес, чтобы привезти свидетельство о смерти — вам ведь придется оформлять на него пенсию.

— Ведь я же ничего не знала, жила себе, и еще радовалась, что можно кидать вещи, куда попало, а Лизы нет, и она не рассердится. А она-то, оказывается… — девочка вновь зарыдала. — Почему? Почему же они так? Почему ничего не сообщили?

Сергей беспомощно развел руками:

— Я не знаю, почему никто с вами не связался, не могу сказать, честно. В эти дни я абсолютно не слушал радио и лишь изредка читал газеты трех — или даже пятидневной давности — в том селе нет ни электричества, ни телефона, а единственный их автомобиль ездит в Тбилиси раз в неделю.

Наташа заплакала в голос.

— Давайте, выпьем, — поспешно сказала «Завьялова — два звонка», поднимая стопку. — Хорошая была женщина Лиза, всегда помогала, когда попросишь. Пусть земля ей будет пухом.

— Так это село, значит, в Грузии, раз Тбилиси? — одним глотком опорожнив свой стакан, спросил ее муж, одной рукой придерживая сынишку, а другой кладя огурец на бутерброд с колбасой, и в голосе его послышалась скромная гордость своим знанием географии.

— А ребенок? — нетерпеливо перебила его жена. — Что с тем грудным ребенком?

— Это Дагестан, но до Махачкалы добираться сложнее, до Тбилиси ближе, — пояснил Сергей, решив ответить всем сразу. — Я вообще не могу понять, как наш автобус туда заехал. Что касается ребенка, то с ним все в порядке, он вообще не пострадал. Одна из женщин кормит его своим молоком, он пока тоже остался в селении — куда его, грудного, тащить. Кажется, у его матери есть сестра — ей должны сообщить. Мужчина и женщина, которые спаслись вместе со мной, — Прокоп и Ирина — поедут в санаторий за своими вещами и все выяснят, а потом мне напишут.

Он видел, что девочка Наташа, слушая его, перестала плакать, и поэтому старался говорить много и обстоятельно, хотя после водки язык у него слегка заплетался.

— Так вы даже в санатории не были? — удивилась практичная Екатерина Марковна. — У вас там разве никаких вещей не осталось?

Сергей искоса взглянул Наташу и вновь начал объяснять:

— Прокоп с Ириной попросят отправить мои вещи ко мне в Ленинград. Если честно, мне тяжело было бы вновь там оказаться, да и что мне там делать? Спокойно продолжить отдых после всего я уже не смогу. К тому же, хотелось поскорее успокоить родных, хотя, как я теперь понимаю, им тоже никто ни о чем не сообщил. Короче, меня отвезли в Тбилиси и посадили на самолет до Москвы, а отсюда я уеду в Ленинград поездом.