Ариша издает победный клич: нужный павильон перед ними. Судя по количеству посетителей, павильон этот действительно знаменит, хотя внешне ничем не отличается от соседних со скучающими продавцами: те же экраны, коробочки, проводки. Герман снабжает Аришу деньгами, забирает у нее китайские палочки-колокольчики, засовывает их под мышку и направляется к островку знакомых и понятных ему предметов — развалу с DVD дисками. Тут околачиваются люди его возраста и постарше, которые не желают признавать, что DVD устарели. Продавец, плотный, раскрасневшийся на солнцепеке мужчина лет пятидесяти, то и дело выцепляет наметанным глазом кого-нибудь из покупателей.

— Исторические? — угодливо повторяет он мягким басом за женщиной в ажурной розовой шляпе. — У меня их две коробки. Из новинок — датский фильм «Королевский роман». Не смотрели? Про британскую принцессу Каролину Матильду… Не хотите датский? Голливудский? Помилуйте, милая, что американцы понимают в истории?

Герман переходит от коробки к коробке. Вестерны обычно лежат вместе с боевиками. Он перебирает пластмассовые коробочки с обложками, изображающими погони на машинах, стрельбу в грязных дворах, взрывы в ресторане с осколками тарелок и разлетающейся едой… На руках от коробочек остается пыль, даже сажа какая-то. Вестернов, как всегда, мало. Хорошего вообще всегда мало. Герман обнаруживает классику — «Дилижанс» и «Великолепную семерку», два фильма Серджо Леоне, ремейк «Поезда на Юму»… Все это, конечно, ему давно знакомо.

— А вот этот смотрели? — Продавец оказывается напротив Германа, закрывает собой солнце. — Он на английском, только месяц как вышел.

Пока Герман рассматривает коробочку, читает название Cole Younger & The Black Train, продавец вытаскивает из кармана пирожок, судя по запаху — с мясом, и принимается с аппетитом жевать. Режиссер фильма — Кристофер Форбс. Герман смотрел его вестерн «Холодный день в аду» и совсем не впечатлился.

— Предупреждаю — запись из кинотеатра. — Продавец перебросил кусок пирожка из-за левой щеки под правую, тщательно прожевал. — Я всегда честен с покупателями. Этот взял для одного своего постоянного клиента, свихнувшегося на вестернах. Он, покупатель, в смысле, в Афгане служил. «Только на них — вестернах — и выживаю, — так он всегда мне говорит. — Этот мир, — продавец запихивает в рот остатки пирожка и разводит руки, как бы охватывая всю “Юнону” с ее новой техникой, старыми тапками, монетами и чайниками на барахолке, — этот мир не для нас, не для таких, как мы». Так он, этот мой постоянный клиент, говорит. А ты не служил в Афгане? Чечне? Нет? Что-то в тебе есть такое… — Он щелкает пальцами. — Я никогда не ошибаюсь, — секунду-другую внимательно смотрит на Германа. — Ну как, берешь?

— Па, чего нашел? — Ариша возникает за спиной.

— Новый, мутного режиссера, да еще и на английском. — Герман протягивает продавцу деньги.

— Ты же говорил, что хороших вестернов больше не снимают?

— Ну, кто знает — вдруг?

— Дочка? — спрашивает продавец, улыбается и отдает сдачу. — Похожа. Тоже любишь вестерны?

— Не. В них все понятно с самого начала. То ли дело детективы или такие, знаете, фильмы-перевертыши. Вроде «Других».

— Хочешь присмотреть что-нибудь?

— Нет, спасибо.

— Ну, значит, в другой раз.

— Все купила?

Мог бы и не спрашивать. Лицо Ариши, еще по-детски плоское, выглядит как бьющий источник счастья. Подставляй чашу, наливай да пей. Герман взял у нее пакет с покупками, положил в него колокольчики, диск.

— У нас с тобой есть еще часов пять. Можем отнести покупки и сходить куда-нибудь поесть и немного прогуляться.

— Давай лучше поедем в гостиницу и пиццу в номер закажем.

Герман знает: больше всего на свете Арише сейчас хочется разложить все эти штучки, натрогаться, налюбоваться на них, повиснуть на телефоне с Митькой и обсуждать покупки с час.

— Но ты так и не посмотрела город.

— А это что? — Она показывает взглядом на безликие дома-форпосты для отражения ветров. — Не город разве?

— Ты же понимаешь меня.

— Ну па…

Герман смотрит в ее небольшие серые глаза. Взгляд ясный, честный до мурашек.

Чтобы хоть немного познакомить Аришу с красотами Петербурга, Герман просит таксиста покатать их. Но в машине Ариша сразу надевает наушники и прикрывает глаза. Баюкает свое счастье, прижимает пакет с купленными деталями. Герман сначала пытается обращать ее внимание на ту или иную достопримечательность, но вскоре прекращает эти бессмысленные попытки: Ариша послушно скользит взглядом по дому, или собору, или мосту, на который указывает Герман, но тут же снова натягивает наушники и прикрывает глаза.

Ленинский, Московский, Садовая, Невский, каналы, Дворцовая площадь, набережная, тающее золото купола Исаакиевского собора. Конец апреля, на кварталы в солнечной сепии идет в атаку зеленый цвет. Стремительно заливает газоны, сбрызгивает тонкие ветви деревьев, распыляет из баллончика пышные светло-зеленые облачка и окутывает ими кусты в садике Екатерины. Еще пара-тройка таких теплых дней, и за зеленым войском пойдут в наступление красные, желтые — зацветут на клумбах тюльпаны, нарциссы, разбегутся по дворам одуванчики, а потом вспенятся яблони и вишни, а за ними и сирень.

Пицца «Четыре сыра», банка пепси-колы для Ариши и пива для Германа. Ариша складывает все это на тумбочку между кроватями в номере отеля. Хоть на некоторое время пицца перебьет запах старого дома на Фонтанке, который настойчиво просачивается сквозь современную отделку. Этот запах пропитал уже всю одежду, въелся даже в волосы и кожу на теле. Аришу, впрочем, запахи не беспокоят. Взяв кусок пиццы, она в кроссовках забирается на свою неубранную постель, раскладывает покупки и принимается их фотографировать, изредка откусывая пиццу. Герман вскрывает пиво. От весенней пыли в горле пересохло. Ариша протягивает руку:

— Дай отпить.

Берет, отпивает, морщится.

— Ну и гадость, — отдает назад Герману.

В номере одно арочное окно. Стены зеленые, под стать зеленым военным действиям на улице. Потолок невообразимо высок, на нем белеет-желтеет лепнина жутковатого вида — гипсовые цветки с завитками. То ли древние, то ли подделка под старину. На стене — старинные гравюры с видами Петербурга.

Перекусив пиццей с пивом, Герман решает-таки выйти прогуляться. Солнце жарит уже вовсю. По Фонтанке ездят прогулочные катера, умиротворяющий голос экскурсовода усыпляет, как полуденное жужжание шмеля. Рассмотрев коней Аничкова моста, Герман доходит зачем-то до Невы. Перегнувшись через нагретый пыльный гранит, смотрит на открыточные дома на той стороне, сдавленные синей сморщенной тканью воды. Возвращается по весенней жаре назад.

Ариша спит в наушниках, приоткрыв рот. Окно распахнуто, со двора доносятся смех и взмахи крыльев. Китайские колокольчики висят на окне, умиротворенно покачиваются и позвякивают. Герман осторожно снимает наушники с Ариши, стягивает кроссовки, грязные мокрые белые носки — распаренные ступни выдыхают, освободившись. Ступни у девочки узкие и длинные, уже сейчас тридцать восьмого размера, а какой будет после скачка роста? Убирает носки в пакет с грязными вещами. Собирает вещи по номеру и в ванной, упаковывает. Через час пора будет выходить. Герман подходит к окну. Дзинь-дзинь, говорят колокольчики. Изображение чужого города в окне, как всегда, волнует и тревожит. Дзинь-дзинь.