Как всегда, когда он возвращается с той стороны, из больницы, где жизнь ясна и понятна, на него наваливается тяжелым сугробом усталость. Жизнь на этой стороне достигла предельного абсурда, слишком запуталась в противоположных сюжетах. Герман как тот топотун, шахматный король, которому давно объявили шах и мат, но фигуры с доски убрать забыли, а он так и живет несколько лет под объявленным матом.

Ариша поворачивается со спины на бок, спит она всегда крепко. Она и во сне выглядит спокойно-радостной, как какой-нибудь буддийский монах. Вчера Герман был рад, что его вызвали в больницу. Сидя за столом, глядя на веселых подростков, на радующуюся празднику и друзьям Аришу, он ни на минуту не забывал, что дата ее рождения — 19 июня — вымышленная. И имя — вымышленное. И семья их — вымышленная. И этот праздник, шарики, огоньки на окне, торт — абсурд. И теперешняя жизнь Германа — абсурд. И хуже всего то, что Герман изо всех сил цепляется за этот абсурд.

— Герман Александрович, вы должны съесть кусочек праздничного торта, — остановил его вчера на пороге Митька. — Чтобы быть сопричастным. — В руках Митька держал блюдо с тортом. Улыбающаяся Ариша — нож. Гости окружили их. Ариша отрезала кусок торта, кто-то из гостей подставил тарелку, и Ариша нарочито торжественно передала ее Герману, громко под общие аплодисменты заявив:

— Мой папка — самый лучший.

Герман съел торт под веселые подбадривающие крики гостей. Нежный бисквит, тающие сливки, резкая бодрость апельсина, задурманивающая сладость малины и детский вкус клубники. Да, Герман хотел быть сопричастным.

Что ж, с днем рождения, Ариша, говорит он одними губам, сидя в кресле и глядя на спящую девочку. Дочку убийц, ближе и любимей которой у него никого нет.

А через несколько часов пожилой продавец в велосипедном магазине, похожий на отставного профессора, заходится слюной от восторга, описывая достоинства городского велосипеда, ситибайка, который, по его мнению, Герман должен купить дочери.

— Вообще-то мы хотим два, для меня и папы, — поправляет его Ариша. Это ее условие, то есть таково было ее желание, когда Герман спросил, что ей подарить на день рождения. Два велосипеда, ответила она, тебе и мне.

Из магазина Ариша выходит с горным велосипедом, а Герман — с ситибайком, на который продавец дал хорошую скидку. В тот же вечер они катаются в парке втроем: Ариша, Герман и Митька. Точнее, начинают втроем. Воздух текуч, прозрачен, обволакивает ласковым радужным ореолом постепенно отдаляющихся Аришу и Митьку. Снижающееся солнце то обесцвечивает их спины и головы, то фокусирует, выделяя надписи на белых футболках, художественные прорези на джинсах, кроссовки окраса экзотических рыбок.

Гуляющие попадаются всё реже, Ариша и Митька крутят педали всё сильнее. Герман старается не отставать, но расстояние между ними увеличивается. Дорожка идет наклоном с пригорка. Придерживая замершие педали, все трое катятся по инерции меж изрешеченного пятнами березняка. Быстро набрав скорость, Ариша и Митька взлетают на горку, летят мимо дубов, распластавших ветви на медленно угасающем небе, и исчезают. Герману приходится слезть с велосипеда и, отдуваясь, завезти его в горку. В последние годы Герман снова набрал вес. Щеки горят, в груди посвистывает.

Забравшись наверх, он видит вдалеке Аришу и Митьку. Они съехали с асфальта на утрамбованную тропинку, вихляющую по краю глубокого оврага, и вот уже скатываются вниз, на дно, умело объезжая редкие клены. Несутся на нешуточной скорости по ущелью, пересекают неглубокий ручей и, крутя изо всех сил педали, взлетают наверх, туда, где сумрака все больше. И когда это Ариша научилась так кататься? Откашлявшись, Герман вытаскивает из держателя бутылку, похожую на снаряд-баллон, откручивает крышку и жадно пьет.

Бутылки, держатели для них купил и принес Митька. Еще он перед прогулкой вручил Арише и Герману специальные перчатки без пальцев и эластичные повязки на запястья и щиколотки. Митька любит делать все как полагается, по правилам. Ему кажется, что если все сделать по правилам, как надо, то все и получится как надо. Как знать, может, это и работает. Митька следит, чтобы Морозовы отмечали все праздники. Он и организует всегда эти дни, снабжает квартиру в Медведкове необходимыми для каждого праздника атрибутами. Елка, рождественские венки на дверь, веточки вербы на Вербное воскресенье, крашеные яйца и сладко пахнущие куличи на Пасху… Все это он покупает на свои деньги. О деньгах с Митькой говорить нельзя, это табу, как однажды прокричала Герману Ариша. Просто позволь ему иногда это делать… Митька из обеспеченной семьи, его родители… что-то там с лесом, короче… Их почти никогда не бывает в Москве, все свои родительские обязанности они конвертируют в валюту по довольно высокому курсу.

Если вдруг кто из Морозовых заболевает, на прикроватном столике Митька тут же составляет фармацевтический натюрморт: пшикалки для горла, носа, бутылки с жидкостями всех цветов. Пастилки, полоскалки. Одноразовые салфетки, влажные салфетки, пирамидка пластиковых стаканчиков. Если предстоит поездка к морю (с седьмого класса они ездят втроем), Митька заботится о наличии и исправности масок, трубок, розеток под местные особенности электроподачи, дорожного чайника, повязок на глаза, чтобы спать в самолете.

А Митька к ним привязался, думает Герман, снова забираясь на велосипед. В смысле привязался не только к Арише, а ко всей их странной семье. Класса с третьего он с ними. Мояри забирала обоих детей из школы, кормила, пекла для них печенье, водила гулять и в кино. Бывало, мальчишка и жил у них. Родители Митьки хорошо приплачивали Мояри за это.

Воздух к вечеру свежеет и увлажняется. Запахи новой резины, кожи сиденья, рамы и руля, все эти волнительные запахи, которыми пахнет новый велосипед, усиливаются. Ошалевшие после долгого жаркого дня птицы заходятся в оглушительном гомоне. Митька и Ариша, сделав второй круг, нагоняют Германа у спортивной площадки, где несколько припозднившихся граждан подтягиваются на турниках. Чуть притормозив, Ариша с Митькой машут Герману и снова набирают скорость. Герман доезжает до выхода из парка. Садится на скамейку и вытягивает ноги. Уже совсем вечер. Небо за елями алое, голоса птиц все громче, стройнее. Облачками вьются над головой вечерние мошки, комары. День истончается, рассыпается на части. Заново не соберешь.

Примчавшись, Ариша с Митькой спрыгивают с велосипедов, ставят их к спинке скамейки рядом с велосипедом Германа. Поцеловавшись и стукнувшись ладонями, достают бутылки и жадно пьют. Митька отходит «на минутку», а Ариша, присев, затягивает шнурки на кроссовках, туго завязывает их. Волосы на затылке мокрые, короткие (слишком тонкие, чтобы растить или мудрить со стрижкой), торчат во все стороны, вспотевшее лицо поблескивает, по лбу и глазам течет пот. Ариша вытирает его, на лбу и руке появляются темные полосы. Смеется и, приподняв футболку, вытирается ею. Глаза Ариши уже не выглядят столь глубоко посаженными, как в детстве, черты лица правильные, приятные.

Герман и не помнил, когда надолго законсервированное хранилище памяти стало снова пополняться новыми воспоминаниями. Он обнаружил это случайно, поймав себя года три назад на запоминании сценок с Аришей. Теперь он ежедневно прокручивает не только воспоминания с Евой, но и с Аришей.