В этот момент Серёга уловил нарастающее надсадное ворчание автомобильного двигателя и резко обернулся.

По извилистому просёлку, карабкавшемуся между глинобитными стенами на каменистый склон, заплясали, оттеняя дувалы и высвечивая низенькие дощатые калитки, туманные голубые блики маскировочных фар.

— Где ж они, суки, прятались? — беззлобно и даже равнодушно как-то удивился Сергей.

Его давно уже, почти всё время, пока партизаны пробирались деревней к «солдатскому клубу»-мечети, смущали и малочисленность часовых у склада или небольшой автоколонны, и отсутствие усиленных патрулей.

Это было бы естественно, когда большая часть гарнизона сосредоточена в одном месте и занята отнюдь не повышением боеготовности. Но местонахождение караульного помещения определить так и не удалось…

Сколько мальчишки ни наблюдали сегодня днем за «управой-комендатурой», не заметили, чтобы смена караула происходила именно из неё. Впрочем, особо околачиваться на виду татарских «оборонцев» им было не с руки, — так, где в щель забора, где из бурьянов сурками выглядывали, но всё равно…

С десяток-полтора часовых свободной смены никак не мог вовсе не обозначиться. Хоть в нужник — дощатую будку, за «управой» бегали бы — или по воду, к традиционному татарскому «фонтану»: каменной плите со струёй, журчащей из цветочного орнамента.

Значит, караул базировался в другом месте, не на виду. Видимо, в одной из просторных усадеб дореволюционных «беев».

«Вот откуда эта кажущаяся беспечность! — понял Сергей… — Есть караул, да не простой, а мобильный, моторизованный»…

Из-за угла саманного забора, последнего перед мечетью, вынырнул приплюснутый нос «жука», или, как его сами немцы называли (если верить, конечно, Яшке Цапферу) «лоханки». И впрямь, этакое ребристое зелёное корыто с плоскими бортами, скорее даже вскрытая жестянка из-под шпрот, с запаской на скошенном рыле, непременным шанцем над передним крылом, а в данном случае ещё и увенчанная станковым пулемётом на турели.

Разумеется, борта пятиместной «лоханки» были обвешаны привилегированной частью караула — немцами в куцых камуфляжных плащах без рукавов. Татарская разношерстная братия (и когда только сбежаться успели, поскольку бой, или точнее, бойня в мечети продолжалась не более трех-четырех минут) семенили нестройной гурьбой сзади, не отставая (благо на крутом подъеме скорость «жука», как говорится, «оставляла желать»), но и не поспешая «поперед батьки в пекло».

— Дай-ка бутылочку! — обернулся Сергей.

Володя, порывшись в жестянке, бережно, двумя руками, вынул пузатую коньячную бутылку с длинным горлом, заткнутым тряпкой фитиля. Дохнуло керосином.

— Самопал, конечно… — скептически фыркнул Хачариди, невольно припомнив заводской коктейль — КС-5[38]с ампулой белого фосфора в резиновой пробке. — Ну да за неимением выбора…

Он клацнул крышкой бензиновой зажигалки со штампом румынского языкатого льва.

Бутылка, кувыркаясь огненным колесом, унеслась в ночь.

Раздался глухой звон, где-то в начале воинственной кавалькады несмело встрепенулся, словно усомнившись на секунду, огненно-жёлтый мотылёк, и вдруг с хрипом, словно внезапный порыв ветра, взвился огненный смерч, вычернив контуры охваченного пламенем вездехода.

Подхватив пулемёт за верхнюю ручку на уровень живота, Сергей сыпнул в самую гущу заметавшихся с воплями фигурок длинную очередь…

— Есть, товарищ командир! — Тимка утёр мокрое, запыхавшееся лицо рукавом ватника. — Клюнули! Все немцы и татары стянулись к мечети!

— Ага! — Фёдор Фёдорович, бросив бинокль, перевернулся на спину.

— Откуда они взялись? — спросил он возбужденно. — Мы тут все глаза проглядели. В комендатуре никого, у Ильясова вроде тоже…

— Так точно, никого! Думали, они во дворах у куркулей, а они в бедной хатёнке под самой мечетью, у речки. Там, оказывается, пещера, как раз в той самой скале, на которой мечеть стоит. Мы…

— Погоди, потом! — подхватился на ноги Беседин. — Сначала надо ребятам подмогу отправить. Болотников! Болотников, твою мать!.. — зычно гаркнул Фёдор Фёдорович в чащу леса позади себя.

Лес откликнулся не менее громогласно:

— Болотников у аппарата!

Востребованный оказался всего в двух шагах, за лоснящейся от влаги бронзой корягой бурелома. Появился из мглы, как та самая, не к ночи будь помянута, нечисть…

— Тьфу на тебя, Потапыч! — ругнулся Беседин. — Тебе где сказано быть?! На дистанции живой связи!

— Так я уже мальчонку послал… — будто бы оправдываясь, но с какой-то смешинкой под косматыми бровями замычал баском, совершенно противоестественным для плюгавого «старичка-лесовичка» в потертом чуть ли не в лохмотья тулупчике бывший колхозный завклубом. — Как только прознал от Тимки, что немец на мечеть прёт, так Сенька и дунул быстрее всякого вопежу…

— Что значит, прознал?! — раздражённо поинтересовался командир у Тимки, крутнувшись на месте так, что мокрый мох из-под каблука брызнул комьями.

— Он меня по дороге перехватил! — виновато попятился парнишка. — Но он только спросил: «Где?» Я говорю: «На мечеть!» Он Сеньке: «Марш!» И я бегом к вам…

— Ладно… — сменил гнев на милость Беседин. — Так что там, в деревне?

— Я ж говорю, на бедненьком таком подворье, под навесом, в соломе оказался броневичок с тяжёлым пулеметом. Во дворе будто бы никого, а вот в пещере, её с улицы не видно, с виду просто сарай сараем, ворота… А в пещере их оказалось, мама не горюй!

— Чего? — запнулся Беседин.

— Це така Малахова присказка… — пояснил Тарас Руденко, поспешая следом.

— И добровольцы там были?

Тимка энергично кивнул, так что ушанка съехала на нос.

— Там, а ещё со двора Ишбекова выползли! Как тараканы! И сразу с оружием! Будто и спать не ложились.

— Может, и не ложились… — задумчиво пробормотал Фёдор Фёдорович и, пожав плечами, зашагал дальше. — Немцы в кино пошли, а добровольцам, что же, спать? Нет, господа янычары, на то вы и добровольцы…

Приглушенный сыростью рокот перестрелки внизу, в долине Ильчика, вдруг оживился громкими раскатами гранатных разрывов. Застрекотал со знакомой, взахлеб, расторопностью партизанский «Дегтярёв».

— Ну, слава богу! — перевел дух Беседин. — Первая группа пошла. А мы с тобой, Тарас Иванович… — подхватил он под локоть грузноватого комиссара. — Вместе со второй, к этому Ишбеку наведаемся. Кто он такой, хотел бы я знать? — спросил он риторически, но толкавшийся всю дорогу в бок ему Тимка незамедлительно доложил: