Сальме готовила постели долго, тщательно раскладывая материю. За это время она успела обменяться несколькими словами с каждым из мужчин. Взоры с обеих сторон становились все более распаленными: мужчины заводились от близости зрелой крутобедрой красотки, Сальме возбужденно хихикала…

Перед самым отходом ко сну Василий вызвал Степана во двор.

– Знаешь, – сказал он, – я завтра с вами на корабль не вернусь. Буду в Москву пробираться, искать справедливости у великого государя.

– А не боишься? – спросил Степан. – Здесь чуть было не казнили за измену, еле спаслись, да и то чудом. Не боишься, что в Москве то же самое повторится? Только ведь чуда дважды не случается – оттуда можно и не спастись.

– Боюсь, конечно, – честно ответил сотник. – Но теперь у меня просто нет другого выхода. Князь Хованский, едва окажется в Москве, первым делом доложит царю Ивану о том, что я изменник. И что тогда? Царя Ивана недаром Грозным называют. Несдобровать моему отцу: за измену сына отца на кол посадят. Я же не могу этого допустить. Заодно, кстати, и о самом Хованском царю расскажу: о том, как князь золото себе присвоил, утаил от государя.

– Думаешь, поверит тебе царь? – усомнился Степан. – Князя Хованского он хорошо знает, доверяет ему, раз воеводой под Нарву послал. А у тебя нет никаких доказательств.

– А царю Ивану доказательства не нужны, – засмеялся Василий. – Когда это великий государь интересовался какими-то доказательствами? Закричу «Слово и дело» – меня доставят к царю, потому что я боярский сын, а там я расскажу про сундук с золотом. Хованского сначала на дыбу и терзать до тех пор, пока он не признается и золото не отдаст, а затем голову отрубят – это еще в лучшем случае. Отольются кошке мышкины слезки! Тут главное – успеть в Москву первым, пока воевода туда не вернулся.

Василий помолчал и добавил уже менее уверенным тоном:

– Может ничего и не получиться. Может, напрасно я голову сложу в Москве. Но и не вернуться я не могу – родители тогда пострадают. За измену царь Иван карает беспощадно всю семью без разбора.

Степан задумался. Конечно, не ему осуждать Василия. Ведь парень действительно попал в ужасное положение. Ему нужно самому явиться в Москву, чтобы опровергнуть перед царем обвинение в измене. Страшно ему или нет, а идти нужно: ведь под угрозой жизнь его родителей.

– Как думаешь добраться? – только поинтересовался он. – Ведь если по дороге поймают – не пощадят. Теперь, после нашего побега, наверняка по всем дорогам заслоны поставлены. Уж воевода постарается…

– У Лембита одолжу армяк, который поплоше, – усмехнулся сотник. – Шапчонку дырявую, да и прибьюсь к какому-нибудь обозу. Авось дойду до Москвы.

– Ну, тогда последняя ночь у нас вместе, – заметил Степан. – Завтра расстанемся. Давай, полезай на сеновал, а то голова сама не своя, да и все тело гудит.

После всего, что случилось с ними за последние сутки, да еще после сытного ужина и выпивки, все заснули мгновенно. Пахло сеном, за стенами риги завывал ветер, приглушенно шумело море, но внутри было довольно тепло от печки.

Степан проснулся очень скоро, едва заснув. По телу шарили чьи-то руки, а на шее он чувствовал чужое жаркое дыхание. В первое мгновение он испугался, но тотчас же понял – рядом с ним лежала Сальме. Голая и горячая от желания, она забралась под Степанов кафтан и прижалась всем телом. Ее быстрые жадные поцелуи покрыли лицо и шею поморского капитана, обожгли его. В ту минуту он не думал ни о чем – жаркая волна животного желания овладела им. Сильная и пышущая неутоленной страстью голая женщина взгромоздились на Степана, расстегивая его одежду и дыша в лицо. Еще несколько мгновений, и он соединится с нею!

Рядом в темноте раздался шорох, и трезвый голос Лаврентия в тишине произнес:

– Не надо.

– Что – не надо? – как будто сонно пробормотал Степан, хотя прекрасно понял товарища. Но противиться охватившей его сладостной истоме желания он не мог – это было куда выше человеческих сил. Усталость, накопившаяся за несколько дней, словно ушла куда-то, отступила, и на место ее пришел прилив сил. Тех звериных сил, которыми сопровождается желание овладеть женщиной, взять ее, насытить свое мужское естество обнаженным и жаждущим ласк женским телом.

– Говорю – не надо, – монотонно повторил Лаврентий. – Ты сам знаешь, почему.

Теперь уж пришла очередь возмутиться Сальме. Не для того она прибежала сюда из дома голая, чтобы какой-то чудак мешал ей получить удовольствие, которое она заслуживала.

– Что – не надо? Что – не надо? Заладил одно и то же, – набросилась она на Лаврентия, не отрывая своих губ от шеи Степана. – Говоришь, а сам не знаешь, что говоришь. Тебе какое дело? Я к тебе пришла? Нет, ну вот и не лезь не в свое дело…

– Это мое дело, – не отступал колдун, твердо решив настоять на своем. – Степан, остановись. Если не остановишься, мне придется…

– Не смей, – пробормотал капитан, поняв угрозу друга. – Не смей это делать, не то…

Но Лаврентий, поняв, что уговоры в таком деле бессильны, уже совершил это. Внезапно Степан почувствовал, что ласки Сальме утратили свою власть над ним. Ему по-прежнему было приятно лежать с ней рядом. Ему были приятны ее поцелуи и ее горячее прерывистое дыхание, но тело его обмякло. Силы, вошедшие в него внезапно, столь же стремительно исчезли. Осталась сладкая истома, но желание близости пропало совсем.

Ощутила это и Сальме. Прямо под ее умелыми руками здоровый и горящий страстью мужчина вдруг превратился в вялое бесполое создание.

– Это ты сделал? – садясь рядом со Степаном, громким шепотом накинулась она на Лаврентия. – И тебе не стыдно, колдун проклятый? Что ты себе думаешь, а?

– Ему нельзя быть с тобой, – миролюбиво старался пояснить Лаврентий. – Понимаешь, он должен непременно сохранить девственность. Далеко, за морями-океанами, на дальнем острове его ждет девушка, владеющая волшебным камнем Алатырем. Знаешь такой, слышала?

– Ты мне зубы не заговаривай, – бросила Сальме, все еще тяжело дыша. – Какой волшебный камень?

– Бел-горюч камень-Алатырь, – повторил колдун: – Вот Степан и должен остаться до той поры девственником. А тут ты!

– А что я? – зашипела Сальме. – Откуда я знаю про ваши дела? У меня мужа нет, в семье все мужики при женах, а с работниками водиться нельзя – брат не разрешает.

– Слушайте, – раздался внезапно из темноты голос Василия. – Я не понимаю, о чем вы там говорите, но, по-моему, могу помочь. Надо женщине облегчение сделать, а вы что-то кобенитесь. Нас в доме хорошо приняли, гостеприимство проявили, а вы свару с хозяйкой устроили. Нехорошо.

И до того ясно было, что от возни и разговоров проснулись все, находившиеся в риге. Теперь мужчины лежали на сене и прислушивались к происходящему. Потому что сразу после Василия послышался голос Альберта. Он что-то сказал по-немецки…

– Ага, – быстро заговорил Лаврентий, обращаясь к раздраженной Сальме. – Вот, видишь, как удачно получается. Боярский сын тебя к себе зовет, он по женскому телу истосковался в походах наших. Ему девственником быть необязательно, да он давно уж и не девственник. Давай, красавица, не держи на меня сердце, да к нему ступай. Он мужчина видный, красивый, по нему все девки сохнут.