Едва приступили к завтраку, как вдруг вошел лакей с докладом:

— Пожаловали-с господин Кирсанов, сказали, дело срочное и что вы, ваша светлость, ждете их.

На радостях Гаврила Платонович чуть не продал себя и заговорщиков, он буквально подлетел с кресла, рявкнув:

— Веди в кабинет… — Но, заметив гримасы на лице Марго (она подавала ему знаки), вспомнил, что еще недавно умирал, и слабо пролепетал: — В спальню веди… И мне туда… прилечь надобно… устал-с… Проводи, крестница.

Охая и ахая, он пошел к себе в сопровождении Марго и двух принцев, зато стоило им удалиться от глаз родственников, старый князь так рванул, перескакивая через ступеньки, — свита не успевала поспевать за ним.

Кирсанов ехал с Пискуновым, не останавливаясь на ночь ни на одной станции, очень торопился привезти радостную весть: рядом с князем, прямо под носом, живет родная внучка по имени Виола Колинская. Вкратце он пересказал все, что удалось узнать от мадам Аннет, и закончил:

— Надеюсь, ваша светлость, вы довольны. То, что не внука, а внучку вы обретете, дела не меняет, не так ли? Кровь-то родная, ваша.

— Значится, Виола? — проговорил князь, покривившись. — На французский манер назвала мамзелька. Не люблю иноземных имен.

Создалось впечатление, что девочка ему не нужна, он ищет благовидный повод отречься от нее. Марго подскочила с места и нервно заходила, князь покосился на нее, понимая, чем взбесил крестницу, ей и адресовал оправдания:

— Маргоша, не топай так! Я, признаться, рад… Мне имя не нравится!

— Так пошлите же за бедной девочкой, — метнулась к нему разъяренная Марго. — Заберите ее из тюрьмы и дайте то, чего не дали собственному сыну, да покоится он с миром!

— Дать? А что дать? — пролепетал князь.

— Любовь! — рявкнула Марго.

— Господин Кирсанов, — обратился к молодому человеку Гаврила Платонович, — не будете ли вы так добры…

— Желаете, чтобы я привез девушку к вам, ваша светлость?

— Ага, желаю-с, — кивнул князь, а на лице сплошное нежелание.

Кирсанов двинул к выходу, вдогонку ему Марго бросила:

— Возьмите людей князя! Ведь неизвестно, что за люди вас встретят.

— Не беспокойтесь, ваше сиятельство, — повернулся к ней Кирсанов у выхода. — Я предвидел данный поворот и взял с собой полицейских.

За ним закрылись тяжелые двери, а Марго снова уставилась на крестного, вид у нее был совсем не мирный.

— Душенька, чего ты раскричалась? — заворковал князь, которому не хотелось с ней ссориться. — Неудобно! Их высочества… скандал-с…

Оба высочества стояли у окна и смотрели на улицу.

— Их высочества не понимают по-русски, — была вне себя Марго. — Да как вы можете?! Вы хотели родную кровь? Вы ее получили, но недовольны! Как вам не совестно? Вашу внучку держали взаперти, но вам ее не жаль!

— Жаль, жаль. Но я полагал, мальчик родился, привык к мысли…

— Так отвыкайте!

— Не сразу же…

— Что ж, в таком случае вашу девочку заберу я! И знайте, всем расскажу о вашей жестокости!

— Чшш… Маргоша! Я же послал за нею…

Пару минут Артем сидел, рассматривая Амирана, а у того явная заторможенность, горе его подкосило. Но дождался, когда Бубнов повернул к нему голову, тогда и заговорил, стараясь не очень давить на хозяина ворованного благополучия ввиду его состояния:

— Послушай, папаша… Ответишь на пару вопросов? Но честно? Нет, если тебе трудно сейчас…

Амиран медленно кивнул, он согласился отвечать, и Артем решил начать с наиболее важного вопроса:

— У Лалы был парень… коллега, как я понял. Вениамин или Валерий, точного имени не знаю. Скажи, кто кого бросил?

Ух, какие молнии метнул Ирак, сразу видно — повелевать привык, казнить и миловать. И выговорил резко, превратившись из страдающего в карающего:

— Ты его подозреваешь? Говори! Я должен знать!

Ага, щаз! Похоже, ему скажи — не обрадуешься, на основании чужих подозрений он способен человека в асфальт закатать. Именно этим и отличаются амираны-ираки от нормальных людей, которым, например, не придет в голову ограбить, чтобы пожрать в кабаке, а уж в асфальт закатать… Даже отойдя от дел, Ирак остался на том уровне, когда заступил за черту обычных норм, ему нанесен удар — и он снова готов рвать на тесемки обидчиков, долго не разбираясь, виновен или нет. Артему пришлось вдалбливать простейшие законы порядка:

— Подозрение не доказательство. Чего вскипел? Я и тебя могу подозревать, так и что? Это основание для задержания тебя или все же нужно найти улики, свидетелей, доказательства, а?

— Я не мог в нее выстрелить! — пыхнул Амиран, оскорбившись.

— Потому что она твоя дочь? Ну, это еще ни о чем не говорит, история знает не один случай, когда отцы…

— Кто тебе сказал?

— Что Лала твоя дочь? — наигранно потерялся Артем. — Да как-то я… просто так ляпнул, в голову стукнуло и… А что, правда? Ты дочь называл племянницей? Не спрашиваю — зачем, это я как раз понимаю. Не понимаю только, сейчас зачем выдавал ее за племянницу, когда от дел ты давно отскочил. Хочешь сказать, она не знала, кем тебе является?

Амиран отвел глаза в сторону и заговорил с дрожью в голосе:

— Когда Лала родилась, меня накрыла мания: я стал бояться за нее, ребенок — это всегда приманка. Ее могли выкрасть и шантажировать меня, а похищенные часто не выживают. Только расстояние могло оградить мать и дочь от моих… коллег, но я не хотел жить вдали от них. Тогда пришла идея сделать из Вали сестру, а из Лалы племянницу и контролировать себя, чтобы никто не догадался. Поначалу мы и жили врозь, а лет семь как съехались. Но я всегда заботился о них, сохранял, любил, как умел, делал все для обеих… Да, Лала так и ушла, не зная, кто она мне. Не получилось сказать, все откладывал, ждал торжественного случая… Я ограждал ее от стрессов, от всего плохого, любое желание исполнял, она же такая умница… была. Кому понадобилось убить ее, за что?

Осталось зарыдать от жалости. История для киноэпопеи — любящий и страдающий элитный бандит, правда, не нова идея, но слезу вышибет. Артем знал, что немало людей заставил страдать Ирак, потому о слезах жалости не могло и речи идти, он свою линию гнул:

— Давай к парню твоей Лалы вернемся. Так кто кого?..

— Не знаю! — раздраженно бросил Амиран. — Вениамин его зовут. Бугин. Они вроде собирались пожениться, расстались, Лала не была огорченной. Для меня главное, чтобы ей не приходилось плакать! Я за каждую ее слезу…

Во какой папа хороший! А то, что другие плакали от его рук, — это мелочи жизни. Артем ударил себя по коленям и подскочил: