Второй бандит опередил своего товарища не намного: на палубе его встретил Катков, и мощный удар ногой отшвырнул ошалевшего от страха парня обратно в каюту. Тут уж страх, смешанный с болью, и вовсе вышиб из бандита остатки мужества — он буквально по-обезьяньи заметался по каюте, торопливо приговаривая: «Я все скажу, все. Только не убивайте меня! У меня семья, мама больная, меня нельзя убивать…»

— Да уймись ты, — вошедший в каюту Скат легким пинком загнал пленника в угол и спросил у мичмана — по-английски естественно: — Ты цел? Голову не проломили?

— Нормально все, — ответил Троянов. — А там, на воле, что?

— Ты был прав: в кустах еще один хоронился. За такую засаду наш майор с них шкуру спустил бы и только потом уж к стенке поставил. Не бойцы, а дерьмо собачье — ни малейшего понятия ни о дисциплине, ни о…

— Нам хуже, что ли? — перебил лейтенанта Тритон. — Нет уж, пусть и дальше на посту курят и в карты играют — нам тогда и жить полегче, и мочить их, смугленьких.

— Это да, ты прав, — не стал спорить Скат, взводя курок своей «беретты» и делая шаг к съежившемуся в углу перепуганному парню.

Пленник сейчас мало напоминал бравого бойца — гораздо больше он был похож на побитую затравленную собачонку с бегающим трусливым взглядом. Лейтенант выпрямился во весь свой немалый рост, пару раз качнулся с пятки на носок и, измерив бандита брезгливым взглядом, негромко произнес:

— Маму, говоришь, любишь? Тогда давай не будем огорчать твою маму дыркой в твоей тупой башке. Что ты там порывался рассказать? Давай, убогий, пой про «все-все»…

— А про что надо? — бандит туповато заморгал и перевел испуганный взгляд с лейтенанта на мичмана и обратно.

— И правда убогий, — вздохнул Скат и уточнил: — Для начала расскажи про белого мэна, что командует вашими боевиками. Кто он и откуда?

— Это Боб Джексон, бывший зеленый берет. Он у нас недавно. Пришел со своей группой наемников. Их семеро было. Сейчас осталось четверо — вместе с Джексоном.

— Всего на базе теперь сколько бойцов?

— Сейчас двадцать. Или девятнадцать. Я точно не знаю…

— А про второй люк, тот, что в сельве, подальше от первого, знаешь? Хорошо подумай, прежде чем ответить. Тебе сейчас врать нельзя, амиго.

— Про люк? Знаю.

— Он тоже только изнутри открывается, как и на скале над входом, или его можно и снаружи открыть? Ты понимаешь, о чем я говорю, Монтесума?

— Да, да, я понимаю, — торопливо закивал пленник, вряд ли когда слышавший о древнем индейском вожде. — Тот люк открывается с улицы. И снизу, из шахты. Только секрет надо знать. Иначе подорваться можно — там все вокруг заминировано. Я знаю, я покажу…

— Ну что ж, если покажешь… — Скат намеренно долго молчал, словно прикидывая, верить или не верить обещаниям бандита, потом холодно изрек: — Тогда пока поживешь. Но если ты задумал нас обмануть, то мама твоя утонет в слезах. После того, как ты утонешь в своей крови. Помни об этом…

— Джексон, я хочу знать, что происходит вокруг, дьявол вас всех побери, — брызгая от ярости слюной, толстяк метался по кабинету и неуклюже размахивал пухлыми ладошками на манер экспрессивных, горячих сыновей итальянского юга. На Алехандро было жалко смотреть — казалось, босс за последние часы даже в объеме уменьшился. — Неизвестно откуда появляются какие-то головорезы и творят у нас под носом все, что им заблагорассудится! От субмарины уже почти сутки как нет никаких известий. Наши пловцы пропали без вести. Просто растворились. И где люди, которых ты оставил в засаде на том корыте в сельве? Где они все, черт тебя возьми, рейнджер?!

— Боюсь, босс, вы не о том беспокоитесь, — Джексон тоже был мрачен как никогда. — Ну, пропали несколько парней и что? Плевать — завтра новых наберете хоть полсотни. А вот то, что субмарина пропала, — это серьезно. Если Большие Боссы решат, что это наша с вами вина, то… Да что я вам объясняю — вы все лучше меня знаете.

— Знаю, — толстяк внезапно застыл на месте, словно только сейчас, после слов Джексона, осознал наконец-то всю серьезность положения. Босс тоскливо кивнул и с надеждой посмотрел на наемника. — Боб, что нам теперь делать, а? Если подлодка накрылась вместе с грузом, то меня на ленты порежут и пираньям скормят. И тебя со мной. Мы очень долго будем умирать, ты это понимаешь?

— Алехандро, у нас есть только один выход…

— Какой? — в голосе босса на секунду отчетливо послышалась почти детская надежда на чудо, вроде тех, что с легкостью совершают в сказках всего мира добрые феи. Там так все легко и просто: махнул раз-другой волшебной палочкой — и все в порядке. Однако уже в следующее мгновение Алехандро горько усмехнулся: нет, добрых фей не бывает. Но, возможно, этот битый и хитрый волк предложит что-нибудь дельное…

— Все просто, босс. Эту базу взорвать ко всем чертям, имитировать нашу смерть и тихо уйти. Наверняка ты предвидел нечто подобное, нет? — Джексон пытливо посмотрел на толстяка, поведение которого сейчас можно было описать всего двумя словами: «мечется парень». — И наверняка в твоем сейфе есть новенькие документы и несколько пухлых пачечек приятных зеленых бумажек… Я понимаю все твои сомнения, но выход сейчас может быть только один: бежать, драпать, когти рвать — как ни назови, а суть одна.

— А наши люди? — Алехандро вскинул взгляд на бандита. — С ними что?

— Они что, дети твои или их жизни тебе дороже собственной? Выбор у нас невелик: или нас прикончат колумбийские парни, или мы до конца жизни просидим в местной тюрьме. Тебе какой из этих вариантов больше нравится? Босс, я говорю тебе: один приличный взрыв — и нет никаких проблем. А боссы всю эту заварушку, вполне возможно, спишут на происки местных спецслужб, которым мы уже давно поперек горла…

— Я подумаю, рейнджер, — неопределенно ответил толстяк, упорно размышляя о чем-то своем.

— Кстати, Алехандро, — озабоченно посмотрел на часы Джексон, — есть у меня еще одна мыслишка. Если мы будем уходить, то дорога у нас на первых порах может быть только одна — в Бразилию. Но до нее не такой уж и близкий путь. Вполне могут быть проблемы с пограничниками или еще с какими крутыми и серьезными ребятами. Для такой ситуации нам было бы нелишним иметь некий щит, прикрытие. Таким щитом могли бы стать наши пленники — этот раненый офицер и девка. Берем их с собой и, если что, сможем поторговаться: их жизни против нашей свободы. Хоть какой, а шанс…

— Хорошо, Боб, — почти обычным, уверенным голосом ответил босс. — В таком случае ты сходи к ним в камеру, поболтай немного. Предложи сделку: мы их освобождаем, а они при необходимости нам помогут немного. Можешь обещать все что угодно. Все равно, после того как мы пересечем бразильскую границу, их придется кончать. Иди, солдат, а мне еще нужно переделать массу дел…

…Орехов и Мария содержались в небольшой комнате метра три на пять, вырубленной в каменной толще скалы и оснащенной, подобно другим помещениям, крепкой стальной дверью. Возможно, когда-то здесь была гауптвахта для провинившихся солдат и моряков, а может быть, и какая-нибудь кладовка или склад. Сейчас же в комнате не было ничего, кроме двух деревянных топчанов, на одном из которых разместился раненый майор, а второй предназначался для Марии, исполнявшей сразу две роли: пленницы и сиделки при раненом.