Он лукаво улыбнулся:

— Разве вы не слышали, мисс Дарби, что мы, шотландцы, славимся неуемным аппетитом в этом деле?

Она кокетливо захлопала ресницами.

— Полагаю, скромная английская девушка никогда не сможет полностью удовлетворить такого ненасытного шотландского парня, как вы, мистер Кинкейд.

— Может, и так, но я не думаю, что ей стоит отчаиваться и прекращать свои попытки. Может, если она позволит делать с ней все, что ему захочется, то он, в конце концов, забудет о своих… овцах.

И он снова стал входить в нее. Памела вздохнула и тихо проговорила:

— Почему-то мне жаль бедных овечек…

Криспин двигался по коридорам особняка неслышно, словно привидение. Было время, он смертельно боялся выходить из своей комнаты, когда все лампы в доме были погашены на ночь. Когда его мать впервые привезла его жить в этот особняк после смерти его отца, все в этом огромном доме казалось ему чужим, непонятным и пугающим.

Они с матерью прожили здесь всего несколько месяцев, когда его дядя совсем ослабел, оказался в инвалидном кресле и больше уже никогда не вставал. Для болезненно застенчивого маленького девятилетнего мальчика это кресло казалось каким-то чудовищем. По ночам ему снились кошмары, в которых он бежал по длинным темным коридорам, не в силах ускользнуть от преследовавшего его с ужасающим скрипом инвалидного кресла. Он был абсолютно уверен, что если оно когда-нибудь настигнет его, то сожрет без остатка, не оставив даже пятнышка крови на дорогом ковре.

Его мать каждый день читала ему лекции о том, что он должен стремиться понравиться своему дяде. Она обещала ему, что если он будет хорошим мальчиком и завоюет любовь герцога, то поместье Уоррик-Парк и все его сокровища когда-нибудь станут принадлежать ему. На самом деле такая перспектива не столько радовала, сколько пугала мальчика, о чем его мать даже не догадывалась. Ему казалось, что, став хозяином всего этого состояния, он тоже окажется в инвалидном кресле и уже никогда не встанет.

Криспину очень хотелось угодить матери, но он никак не мог угодить своему дядюшке. Как бы он ни старался сидеть прямо, есть аккуратно и отвечать быстро, дядюшке все было не так. Он то и дело издевательски передразнивал племянника или делал язвительные замечания, после чего обычно еще следовала выволочка и от матери. Если же он проявлял задумчивость или неуклюжесть, то мог получить и лихую пощечину.

Ему было четырнадцать, когда он окончательно убедился в том, что никогда не сможет завоевать любовь герцога. И с этого дня он навсегда прекратил свои попытки стать «хорошим мальчиком». Теперь он встречал язвительные оскорбления дядюшки резкими ответными репликами, оттачивая на нем свой злой язык. Он окружил себя приятелями, которые считали его умным и образованным, умеющим вовремя ввернуть острое словцо или колкую реплику. Он нередко посещал питейные, игорные и публичные дома и с легкостью предавался разным сомнительным удовольствиям, которые бросали тень на доброе имя дядюшки.

В конце концов, даже его мать была вынуждена признать, что герцог никогда не сможет полюбить ее сына. Да, Криспин официально считался наследником герцога, но он не мог заменить ему потерянного сына. Того самого сына, который теперь объявился, чтобы увести из-под носа Криспина все богатство.

Он остановился перед спальней кузена и, прислушиваясь, прижал ухо к двери. Вместо ожидаемой полной тишины он услышал сдавленный стон, словно кто-то бился в предсмертной агонии.

— О моя сладкая булочка! — приглушенно воскликнул мужской голос с сильным шотландским акцентом. — Когда ты меня так сжимаешь, у меня трещит спина… Нет, только не останавливайся! Делай все, что хочешь!

Криспин выпрямился и недоуменно нахмурился — уж не сходит ли он с ума? Он вернулся в Уоррик-Парк верхом на своей лошади за несколько минут до того, как к дому подкатила карета герцога. Криспин мысленно уже ругал себя за то, что не догадался вернуться пораньше, когда увидел, что кузен и мисс Дарби вышли из кареты и направились к беседке на берегу пруда. Он подождал, чтобы окончательно убедиться в том, что они не намерены сразу возвращаться в дом, и смело отправился в спальню кузена, чтобы тайно обыскать ее. Но как им удалось проскользнуть в свою комнату раньше его?

Он снова прижал ухо к двери.

— Ах, моя сдобная булочка, — промурлыкал низкий мужской голос, — когда ты станешь моей женой, мы каждую ночь будем с тобой играть в игру под названием «Спрячь сосиску в пудинг»…

Криспин снова резко выпрямился. Вряд ли его мужественный кузен мог так общаться с очаровательной мисс Дарби. Его замешательство было прервано приглушенным ритмичным стуком, словно железное изголовье кровати билось о стену. Только теперь Криспин понял, что звуки доносились не из самой спальни Коннора, а из примыкающей к ней туалетной комнаты, в которой поселили его громадного камердинера.

Так вот оно что! Между прочим, эти страстные стоны и дикие возгласы могут послужить хорошим фоном для обыска, который намеревался осуществить Криспин в комнате кузена. А вдруг они его услышат? Он не мог позволить себе роскошь быть пойманным на месте преступления. Вероятно, вынужденная необходимость «вынуть сосиску из пудинга» приведет великана-камердинера, мягко выражаясь, в дурное или, что гораздо страшнее, бешеное состояние, и тогда…

Криспин повернулся и пошел искать спальню мисс Дарби.

Криспин осторожно открыл дверь в спальню мисс Дарби. Было нечто притягательное и одновременно безнравственное в том, что под покровом ночи он тайком проникает в женскую спальню. Луна освещала, пустую комнату. В воздухе стоял приятный цветочный аромат.

Криспин стоял, уперев руки в бока, и разглядывал комнату. По правде говоря, он даже не знал, что собирается искать. Самое большее, на что он мог рассчитывать, — найти какое-нибудь доказательство того, что кузен вовсе не тот человек, за которого себя выдает.

Криспин медленно подошел к шкафу и принялся рыться в ящиках. Потом он перешел к туалетному столику, но его поиски так и не дали ему ничего ценного или важного, если не считать пригоршни шпилек, полупустого флакона сиреневой воды и пары черепаховых гребней для волос.

Со все возрастающим чувством разочарования он повернулся к кровати. Он не мог сказать, что им двигало в этот момент. Просто он вспомнил, как в детстве неоднократно прятал свои мальчишеские сокровища — например, кусок блестящего кварца, перо из хвоста малиновки или книжку с фривольными картинками, которую он тайком взял в библиотеке герцога, — под подушку.

Осторожно запустив руку под подушку, он ощупал простыню и ничего не нашел. Но когда вытаскивал руку, обратил внимание на предательский хруст в самой подушке. Сунув руку в наволочку, он обнаружил там сложенный лист бумаги. Развернув бумагу, он испытал бурную радость.

Это было старое, потертое на сгибах объявление, какие вывешивают власти на столбах и деревьях, сообщая о розыске опасного преступника. На объявлении был изображен разбойник в маске с жестким взглядом и предательской ямочкой на правой щеке.