Дима проснулся от собственного крика. В гостиной Ады не было, но это ничего не значит. Он встал и под проливными струями дождя, мокрый и красный от жара, дрожащий от слабости, вернулся к могиле. Адино тело, уже полностью покрытое смесью воды и глины, угадывалось по расплывчатым абрисам да ярко-красным лепесткам лака на кривых пальцах под мутной водой.

Земля с кучи наползла ей на голову гигантским наростом и казалась огромным серым древесным грибом. «То, что она здесь, тоже ничего не значит. Закопать. Закопать как можно быстрее». Дима взял лопату, но одной рукой тяжелую мокрую землю поднимать оказалось невозможно. Он подползал на коленях к куче и пытался сталкивать с нее землю, как снегоуборочным скребком, работая здоровой рукой и заряжаясь собственной ненавистью. Когда насыпь перекочевала в могилу настолько, что Ады не стало видно, он нашел силы взять лопату и немного разровнять мокрые комья от головы к ногам, и прикрыть, наконец, торчащие мерзкие ненавистные ступни. Убедившись, что ведьма исчезла под слоем земли, он сел, а затем и лег рядом, щекой в чавкающую массу, и дождь поливал его. А потом появилась Чира.

Она сидела на кухне, положив на стол свои рисунки и с грустью глядя на них. Подняла голову, по глазам пробежала радостная искорка и мгновенно потухла.

– Где ключи?! – резко спросил Дима.

– Не знаю. Где-то в комнате.

– Где ключи?! – Он грубо сжал ее кисть.

– В комнате, наверное, где-нибудь на столе или на комоде. Что случилось?!

Он отбросил ее руку и направился в гостиную. «Как-то быстро стало отпускать». Дрожа всем телом, он кинулся к комоду. Связка лежала там. Он вернулся к дверце с литой гнутой ручкой. Стал подбирать ключ. Нашел. От нервного возбуждения и отходняка трясло все сильнее. Чтобы открыть дверь, пришлось повернуть ключ несколько раз. С каждым поворотом было слышно, как отодвигается затвор внутри куска железа. За дверью была темнота. Он всмотрелся в нее и увидел несколько ступенек, ведущих вниз. Кажется, подвал. Хорошо, очень хорошо. Он хотел увериться, что оттуда не выбраться. Решил подоткнуть дверь чем-нибудь, нашел в гараже кирпич и вспомнил, что когда рылся в багажнике, видел там фонарик. Подоткнул дверь и, светя перед собой, медленно пошел вниз по узким ступенькам. Путь показался ему довольно длинным. Из подвала потянуло холодом. Окно? Или просто никогда не видевший солнца стылый камень. Если окно, то свет луны с улицы проникнет в него. Очутившись на ровном полу, Дима стал водить фонариком по стенам, выхватывая из кромешной тьмы абрисы вещей – кусок стола с вазой, засохшие цветы в которой бросили длинные чернильные тени на стену, зеркало – он отпрянул, и липкой холодной влагой залепило желудок, – еще одно движение луча фонаря – на полу большая серебряная рама и черно-белая фотография в ней… Он бросился бежать вверх. Отодвинул кирпич, прикрыл дверь, опасаясь, что изображение с фотографии привидением поплывет за ним. Отдышался.

– Мне насрать и на тебя, старая ведьма, – сказал шепотом, сцепив зубы, и положил ключи в карман джинсов. Теперь осталось только заманить ее сюда.

Мозг Димы, по крайней мере, ему так казалось, работал четко и ясно. Он не думал, что если эта чертова художница на самом деле та, кем он ее считает, то она должна знать этот подвал. Правда, тут знай не знай, а если другого выхода нет, или какого-нибудь окна, то в любом случае сдохнешь там вместе со своими знаниями. Он думал о том, что из-за этой тяжеленной двери, которую сдвинуть с места можно с трудом, если она отперта, а уж если на замке, то выбраться вообще невозможно. Темнота там такая, что если и есть какой-то выход, то она его не увидит и свет зажечь не сможет. Потому что если лампочка есть, то выключатель тоже не виден в этом всепоглощающем мраке. Всего неделя – и ее не станет. Она сгниет там заживо. Она раздерет пальцы в кровь, нащупывая лестницу, через день или два без еды и воды и сдохнет.

Потом он обнаружил себя снова на кухне, сидящим за столом и в упор смотрящим на Киру. В ее глазах отчетливо читался страх. Она задавала ему какие-то вопросы, а он просто смотрел и не отвечал. Было чего испугаться. Дима очнулся, когда Кира встала и спросила, можно ли ей уйти. Он сидел за столом с лицом, будто вылепленным из желтоватой глины, на котором будто синей расползающейся акварелью просвечивали вены. Глазные яблоки желтоватые и застывшие, и единственное, что указывало на то, что они живые, это злые, маслянистые темные зрачки, которые дергались сами по себе, независимо от своего хозяина.

Кира осторожно встала. И когда она проходила мимо, он резко схватил ее за руку.

– Стой! – Увидев ее встревоженное и напуганное лицо, Дима взял себя в руки и постарался расслабиться. – Любимая, прости. Я снова не очень хорошо себя чувствую. И портрет этот бабкин не дает мне покоя. Ты, кажется, говорила, что где-то видела подвал. Может, отнесем его туда.

– Что тебя так беспокоит этот портрет? Он даже и не в спальне уже.

– Не знаю. Как-то мне не по себе. Я тебе открою один секрет. Присядь.

Кира послушно села.

– Хозяйка была ведьмой. Настоящей, профессиональной колдуньей, магом, экстрасенсом. Назови, в общем, как хочешь. Но то, что и она, и ее бабка этим промышляли, и серьезно, меня сильно пугает последнее время. Просто тревожно, и все. Понимаешь?

– А почему была?

Этот вопрос его насторожил. Издевается! Хотелось кинуться на нее прямо сейчас и долго бить по голове… он обвел глазами кухню… бронзовым пестиком из старинной ступки, предназначенной для того, чтобы толочь соль или травы. Наверняка она толкла тараканов в ней. Его передернуло, и, вернувшись в реальность, Дима сдержался.

– Господи. Ну что ты придираешься к словам?! Тебе недостаточно услышать о моих чувствах, чтобы помочь? – Внезапно он снова замолчал, и посмотрел на Киру потяжелевшим злым взглядом, и медленно произнес, глядя ей в глаза: – Да, ты права, не была. Есть, конечно, есть. Пока есть.

– Дима, ты меня пугаешь. Что значит «пока»?

– Кира, блин, мне плохо!!! Понимаешь?! Просто плохо. Я не подбираю слова. Не будешь помогать, понесу портрет один. Пошла ты! Дура!

Он резко встал, голова сделала виток вокруг воображаемой оси, кожа снова покрылась холодным потом, и Дима сел обратно на стул, стараясь глубоко дышать, чтобы унять сердцебиение.

– Дима! Тебе плохо.

– Бля, уйди от меня. О чем я тебе говорил две секунды назад. Курица-наседка. Только и можешь, что кудахтать.

– Дима, ну прости, прости меня, пожалуйста. Я сама отнесу этот дурацкий портрет в подвал. Дать тебе воды?

– Вина дай.

– Вина тебе, наверное, не нужно.

– Я лучше знаю, что мне нужно, а чего не нужно. Не можешь дать, я сам возьму. – Он встал и направился к холодильнику. Кажется, отпустило. Наверное, это просто нервы.

Кира попыталась его опередить. Он оттолкнул ее, и она застыла в совершенной растерянности. Достал бутылку. Выдернул пробку. Отхлебнул. Зубы резко свело от холодного вина.