– Это твоя последняя шутка, tesoro? Неудачная, но в твоем духе, – почти дружески произнес Дима и затих на земле, опустив руку вниз. Он прислушался. Доносился шум воды. Там, внизу, бежала горная речка, довольно далеко, добраться до нее можно было, только упав и разбив голову о мокрые валуны. – Ну, нет, родная! Уж я-то выживу!

Присев на ближайший к нему камень, он натянул пуловер, уже давно хотел это сделать, но низкие ветки, под которыми он пробирался, не давали такой возможности. Резинку он потерял и не стал освобождать волосы из-под выреза, чтобы не мешали. То, что он не видел огней городка, озадачивало его и огорчало. Проанализировав свои действия, он понял, что все время шел под уклон и сейчас что-то загораживает городок от его глаз. И был прав.

Дима вышел, наконец, на маленький каменный язык, нависающий над расщелиной, на дне которой бежал горный ручей. На другом берегу потока вырисовывались очертания скалистого возвышения, закрывающего городок с его стороны.

Дима подумал, что надо идти между кустов, чтобы не рухнуть, двинулся в выбранном направлении и около часа продирался сквозь кустарник, прислушиваясь к шуму воды далеко внизу. Луна, освещавшая ему путь, вскоре скрылась за длинной тучей, и тьма поглотила все вокруг. Лишь шум воды окружал его со всех сторон.

Он никогда не испытывал кайфа и драйва от опасных ситуаций. Не потому, что Дима трус, ему это было просто скучно. И он не видел смысла в неоправданном риске. Но сегодня после ночной инъекции над ним, как на флагштоке, веяло знамя с девизом: «Я выживу, ведьма! Я бессмертный!»

Беглец сел на землю и долго смотрел на небо. Ему чудилось, что туча крутится в его мозгу, как диск музыкальной шкатулки: потом она со скрипом и скрежетом провернулась и снова открыла одну звезду, потом и луну.

– Ну, наконец! Сподобилась. Grazie![10]– Он отвесил небу шутовской поклон.

Боль, пронзившая все ее тело, первое время даже не давала ей сообразить, что произошло. Кира скатилась с лестницы и лежала в окружившей ее тьме, как вышвырнутая кукла. Где-то на границе сознания она слышала, как наверху открылась дверь, потом грохот по каменным ступенькам, за ним скрип и поворот ключа. Реальность стала понемногу возвращаться, а вместе с ней нарастала боль. Особенно сильно она ощущалась в лодыжке. Ногу просто разрывало. И голова раскалывалась на части. Все, что было между лодыжкой и головой, нестерпимо ныло. Наконец Кира попыталась встать. Но едва она приподнялась на локтях, голова закружилась и под носом стало мокро. Она провела под ним тыльной стороной ладони, и ей не нужно было видеть, чтобы понять: это кровь.

Что она чувствовала? Пока ничего, кроме невыносимой боли. Хорошо, что она ее отвлекала, иначе бы сердце Киры разорвалось от тоски и обиды. Какое-то время благодаря этой боли Кира не могла думать ни о чем другом. Что с ней произошло, где она и что будет дальше? Кира просто лежала, боясь пошевелиться, ждала, пока станет хоть чуточку полегче, и даже не вытирала кровь, которая струйкой стекала к губе и ползла по щеке. Глаза стали постепенно привыкать к этой на первый взгляд всепоглощающей темноте. Но вот обозначил себя потолок, стали прорисовываться контуры мебели. Боль стала менее ощутимой, и Кира решила исследовать пространство. Она сделала попытку подняться, лодыжку будто пронзило острым копьем, но Кира все же пересилила себя, утерла рукавом кровь. Голову ломило так, будто она несколько дней пила некачественный спирт. Но лежать в этой тьме больше не было никаких сил, стали приходить мысли о Диме, еще плохо оформившиеся, но уже невыносимые. Переживать случившееся она была не готова. И поэтому, прыгая на здоровой ноге, Кира нашла стену и, двигаясь по ней, наткнулась на стол. Ладони нащупали разные предметы – две огромные книги, несколько свечей, большая ваза. Она хотела подвинуть ее, но ваза оказалась довольно тяжелой. Сверху на ней Кира обнаружила крышку. Приоткрыв и придерживая ее одной рукой, Кира осторожно опустила туда другую. Пальцы погрузились в нежное рассыпчатое вещество. Она взяла щепотку и растерла. Типа муки, или даже нет, сахарной пудры. Понюхала – не похоже. Лизнула языком. Потом еще. Пепел! Господи! Это что, урна с чьим-то прахом?! Она бросила крышку и стала истерично тереть руку об одежду. Чьим?! Если бы она только могла, то вылетела бы отсюда в ту же секунду. Но пришлось медленно продолжить свой путь. Стол оказался длинный, что-то типа комода. Но другие предметы на нем уже не интересовали Киру, она думала о том, что запустила руку в чьи-то останки, и почему-то была уверена, что это женщина с портрета, который так не любил Дима. Дима… Дима… Нет, сейчас она не в состоянии думать о нем. Кира, опираясь на край стола, пропрыгивала вперед на здоровой ноге, потом немножко отдыхала. Потом снова. Территория за столом неожиданно оказалась светлей. Мало того, она делала плавный поворот. Приблизившись к нему, Кира услышала дыхание и замерла. Оно было прерывистым, гулким, каким-то неестественным. Что я буду делать с такой ногой?! Я даже защищаться не смогу, не то что убежать. Ей стоило неимоверных усилий завернуть за плавный изгиб стены. Не стоять же здесь целую вечность. И она увидела слабый источник света. В небольшое отверстие, видимо, служившее вентиляцией, у самого потолка пробивался слабый луч луны, постоянно закрываемой тучами. Это порывы ветра хрипели и стонали так, будто по ту сторону стены лежал и дышал прямо в дыру какой-то гигантский человек. Кира облегченно вздохнула. И очень обрадовалась. Но радость улетучилась так же быстро, как и появилась. «Ну и что мне это отверстие?! Все равно меня никто не услышит. Где же Дима? Может, он выпустит меня скоро. Может быть, все-таки надо звать, стучать? Зачем, зачем он это сделал?»

– Эй, кто-нибудь?! – все же решилась крикнуть она, задрав голову вверх, и по затылку словно стукнули кувалдой. Кира застонала, и в этот момент в просвете мелькнула маленькая тень и что-то небольшое, тяжелое и мягкое ударило ей в лицо.

Царапнуло кожу, отлетело, плюхнулось на пол и унеслось в темноту подвала. Девушка отскочила, невыносимая боль вновь пронзила ее ногу. Захотелось сесть, но она не смогла. Кажется, это была крыса? Крыс она боялась больше всего на свете. И еще пауков. В детстве в их старой тесной квартире эти твари часто бегали по ночам где вздумается: по кроватям, по шкафам, по людям. Она могла открыть ночью глаза и увидеть крысу, сидящую прямо у нее на груди и с интересом ее изучающую. Кира вскакивала и орала как ненормальная, всех будила и получала нагоняй от отчима. Потом еще долго пыталась стряхнуть с себя несуществующую крысу и не могла заснуть. Иногда она садилась в угол кровати и не спала до утра, а потом засыпала на уроках в школе. И снова получала обидный втык уже от училки. Сейчас она тоже собралась забраться на стол и, поджав ноги, сидеть там и ждать. Она развернулась в сторону тьмы, пространство подвала, кажется, заканчивалось на этой стене. По крайней мере, Кира не обнаружила в зоне видимости ни одной двери и прохода. Пока было что-то видно, она могла еще следить, не появится ли неожиданно крыса. Но потом пришлось пробираться на ощупь. Наверняка здесь есть еще и пауки. Ей представились жирные мохнатые тонконогие чудовища, которые сидят в каждом углу и плотоядно наблюдают за ее передвижениями. Может, остаться там, где свет? Но вдруг туда придут крысы? Кире стало казаться, что по ней кто-то ползает. Она беспрестанно стряхивала с себя несуществующих насекомых. Наконец впереди девушка нащупала стол. И тут же отдернула руку, вспомнив про урну с прахом. Надо уходить. Здесь же есть лестница и дверь. Надо попытаться. Страх был силен. Крысы чудились везде. Иногда, замирая, она слышала шорохи. Вдруг крыса прямо у ее ног? Кира заплакала. И, рыдая, запрыгала мимо стола и нашла лестницу. Села на ступеньку и вытянула вперед больную ногу. Поднималась на ощупь, находя ступень за ступенью, отталкиваясь здоровой ногой и помогая себе руками. Вдруг пальцы наткнулись на странный предмет. По ощущениям это был кусок деревяшки, который перешел в плотную ткань. Подушечки пальцев ощущали мазки краски, но Кира пока не понимала, что это такое. Но когда она исследовала весь портрет целиком, то поняла, чей прах хранился в урне, в которую она так неосторожно вторглась. Она оттолкнула картину, та вновь брякнула о ступеньки и затихла. Превозмогая адскую боль, Кира собрала последние силы, чтобы добраться до двери. И когда она уткнулась в нее, сначала долго стучала, то злясь, то плача, и звала Диму. Ее слова растворялись в вязкой тишине подвала. Потом Кира прислонилась к деревянному косяку, вытянула вперед дико ноющую больную ногу. Ощутила рядом присутствие старухи, ее шарящийся по подвалу дух, но уже не хватало сил бояться. Начала думать о Диме, но и на это не было сил. Только тоска цвела и разрасталась внутри мощной лианой, туго оплетая все органы. Наконец Кира сама не заметила, как заснула. Ей показалось, что прошло всего несколько минут, когда она очнулась. Откуда-то доносились голоса. Попытка сразу же вскочить провалилась. Тело занемело, голова при первом же движении напомнила о себе, а ногу вообще было невозможно согнуть, чтобы встать. Нет, нет, ей не показалось. Разговор, еле различимый, без единого понятного слова, был. Пытаясь найти тоненькую щель, Кира прикладывала ухо к стыку двери и стены, но там было глухо. Звук исходил из другого места. И она вспомнила про отверстие в потолке в глубине подвала. Нужно было пересечь помещение заново. Сон дал немного сил. Их Кира и собиралась потратить на этот путь. Если ей показалось и людей не будет, то она умрет прямо там, в конце этого подвала. Крысе будет чем поживиться. Кира спустилась по лестнице, нашаривая ступеньки в темноте, со злостью отшвырнула в сторону попавшийся ей портрет. Расстояние, которое можно было пройти меньше чем за две минуты, она преодолевала долго, очень долго. Или ей так казалось. Она боялась, что голоса исчезнут и никогда не вернутся. Приблизившись к краю лестницы, она с удивлением обнаружила, что весь подвал залит серым светом. Едва видны темные абрисы предметов: старые шкафы, ниши в стенах и вбитые в них огромные крюки. В пору, когда здесь обитали монахи, строившие этот дом, они предназначались для туш животных, сейчас на них висели веники из трав. Она увидела и комод, и урну на нем, в которую по неосторожности опустила руку. Из-за поворота подвальной стены, сквозь единственное отверстие пробивался тусклый утренний свет. Голоса совсем отдалились. Послышался скрип, она узнала его – скрипели ворота.