– Вы отказываетесь от моего подарка? – обиженно воскликнул он.

– Нет. То есть да. Мне не нужен пистолет. Вы же знаете, что оружие носить запрещено.

– Он может только напугать. Это подделка. Игрушка. Он не стреляет. Любой полицейский поймет одинокую женщину, которая защищается от грабителей этой совершенно безобидной игрушкой. И потом, вряд ли кто-нибудь станет вас обыскивать. Вы не похожи на тех подозрительных особ, за которыми следит полиция. У вас лицо местной жительницы.

В замешательстве от его рассуждений я еще раз отказалась от подарка.

– Не надейтесь, что я его заберу, – заявил он непререкаемым тоном. – Если с вами что-то случится, я себе век не прощу!

«Однако он оптимист, – подумала я. – Ему уже восемьдесят два, и он не сомневается в будущем».

– Если вы его не заберете, я его выброшу, – сообщила я.

На этот раз я, вне всякого сомнения, была убедительна. Месье Бодрю встал, смерил меня недовольным взглядом, взял пистолет и ушел, бормоча себе под нос что-то о легкомыслии, воплощением которого являюсь я.

Отказаться от моего подарка! Какая глупость! Какое незнание жизни! И какая, по сути, безответственность! Почему она не хочет посмотреть правде в глаза? На улицах так и кишат люди с ущербной психикой в поисках легкой добычи. А у нее есть все, чтобы стать жертвой. Она красивая, если любить худышек. Живет одна, у нее в Париже никого нет, она почти ни с кем не общается. (Очень редко куда-то ходит, иногда к сумасшедшей толстухе, которая живет внизу.) Она до неприличия наивна, и я подозреваю, что еще и романтична. Насильники, воры, серийные убийцы, а их у нас в городе пруд пруди, сожрут ее в один миг.

Но я бдителен. Я из-за двери наблюдаю, кто пришел, кто ушел, ловлю малейший шум и в любую секунду готов вмешаться.

Конечно, она принимает меня за сумасшедшего старика. Как и большинство моих соседей, большинство жителей нашего квартала и хозяев лавочек, проповедующих жизнь в дружбе, закрывающих глаза на опасность, лишь бы верить, что они живут в лучшем из миров. Одни меня избегают, другие смотрят с сочувствием, а более прямолинейные, вернее, откровенные глупцы, надо мной смеются. Эта девочка на них не похожа. Ее доброта проявляется даже в удивлении, которого она не может скрыть, когда я делюсь с ней своими опасениями. Ей не нравятся мои выпады против иностранцев, но она меня не обрывает. Мы с ней оба одинокие, и этого достаточно, чтобы она мне сочувствовала. И я подозреваю у нее стокгольмский синдром, который сразу же проявится, если она подвергнется агрессии. Да, уверен, она найдет чем оправдать тех, кто будет ее мучить.

Будь я лет на двадцать помоложе, а в ней кило на двадцать побольше, я бы за ней приударил. Ей необходим мужчина – настоящий, и я бы вполне сгодился на эту роль. Но у меня впереди столько лет, сколько осталось зубов во рту. Но если шуры-муры и прочие глупости уже не для меня, я могу быть по-другому полезен малышке. Вот я и купил ей пистолет. Она от него отказалась, но я не отступлюсь.

Глядя на то, что произошло потом, и на последствия этого происшествия, которое мне приходится записать на свой счет, вы, безусловно, думаете, что я заупрямился и совершил большую ошибку. Так вот, я так не думаю. Анализирую факты и убеждаюсь, что был прав. Да, я ошибся в отношении характера агрессии, жертвой которой она стала. Такой нет ни в одной статистике, этот случай уникален. Но она созвучна логике нашего времени, вы со мной согласны? И, если говорить честно, я горжусь той ролью, которую сыграл в этой истории. Уж вы мне поверьте.

Папка с фотографиями… Вот каким был ответ на мое последнее письмо. Пейзажи, лица аборигенов, серфингисты… Мне хотелось узнать побольше о его путешествии? Пожалуйста, он готов и любезно посылает мне кучу фотографий. Да, красивых, я бы даже сказала, слишком. И уж совсем не имеющих отношения к тому, чего я ждала.

Я их быстренько пролистала, надеясь найти причину, почему он потерял ко мне интерес. Например, фотографию красивой австралийки с мечтательной улыбкой. Или, наоборот, фотографии, предназначенные специально для меня, – какая-то романтическая сцена, намек на нашу будущую встречу. Ничего похожего. Самая заурядная подборка. После отпуска знакомый поделился впечатлениями.

Значит, я таки все испортила. Значит, мне нужно как-то это осознать и смириться со своей неудачей. Признать поражение. Похоронить надежды. Вернуться к своей одинокой жизни. Я неудачница. Идиотка. Неисправимая. Меня это убило? Нет, скорее смертельно огорчило. Такие романтические истории случаются один раз в жизни (и не со всеми), но я оказалась неспособна использовать этот подарок судьбы. Но, как сказала Ольга, впоследствии я смогу оценить свой опыт более позитивно: по крайней мере, я раз в жизни испытала совершенно необыкновенные эмоции: ко мне отнеслись с интересом и даже с завистью мои коллеги, которые до этого с трудом могли припомнить, как меня зовут.

А так мне надо смириться: дуры вроде меня не превращаются в принцесс, как лягушки. Особенно когда не дают принцу возможности себя поцеловать.

Как раз о своих коллегах я и думала, когда вошла в это утро к себе в кабинет, утешая себя песней Леди Гаги. Я их разочарую, потеряю их уважение (и снова окажусь на ступеньке № 3). Хуже! Я снова окажусь в полной безвестности, в которой тихо существовала еще несколько недель тому назад и которая покажется мне теперь очень неуютной из-за презрения ко мне этих девушек, после того как я упустила волшебную сказку, о которой они могли только мечтать.

Но ничего страшного. За обедом они осаждали меня вопросами, я объясняла, оправдывалась, и, похоже, они меня поняли.

– Хорошо, договорились, ты не кокетка, ты не умеешь покорять мужчин, не умеешь даже разговаривать с ними, но…

Кандис искала слова, а мы застыли, глядя на нее, ожидая, чем же она сможет смягчить неприглядный, но реалистичный портрет, который она нарисовала.

– Но… я думаю, именно поэтому он на тебя и запал! – воскликнула она, очень довольная, что сумела верно сформулировать свою мысль. – Потому что ты не похожа на нас, на многих других женщин.

– Да, это правда, – признала Ольга. – Ты человек искренний, цельный, ты не смогла бы разыгрывать роль, даже если бы тебя научили.

– Но он погас, у него больше никаких чувств, – пожалела я. – Он ответил безразлично и ограничился тем, что прислал фотографии, когда я написала, что интересуюсь его путешествием.