— Не путаете, миледи. Правда, мой старший сын предпочитает не помнить о том, что у него есть семья.

— Это ты путаешь, дядя. У тебя три сына, и Адриано изо всех сил старается походить на тебя. Мадонна, не желаешь ли еще фреш?

— Конечно. Спасибо, Бонни, — я подставила бокал. — У вас, на Сицилии, все так сложно. А мы… — я словно невзначай коснулась пальцев Бонни, забирая полный бокал, и нежно ему улыбнулась, — хотим и сына, и дочь.

— Мы на Сицилии предпочитаем решать семейные вопросы в кругу семьи, — покерфейс дона Джузеппе все же дал трещину, и из этой трещины уже готова была извергнуться лава и залить к чертям все Помпеи.

— Конечно, дядя. Мы сейчас в кругу семьи, так что говори, не стесняйся.

— Не думаю, что леди Говард будет интересно.

— Отчего же, мне интересно все, что касается Бонни, — я прямо встретила убийственный взгляд дона Джузеппе и даже мило улыбнулась. — Вы разговаривайте, сенатор, и не обращайте на меня внимания.

Он что, всерьез думал, что я слиняю? Я вообще-то леди Говард, а не маленькая мышка!

— У меня нет тайн от Ирвина и Розы, — Бонни поцеловал мне руку и без улыбки глянул на дядю. — Но если у тебя ничего важного, дядя, то не обсудить ли нам урожай оливок?

— Ты огорчаешь свою семью, Бенито.

— Это ты опять путаешь семью и себя, дядя. Ты не похож на Луи Четырнадцатого.

— Слова, слова, Бенито. За ними не спрячешься от правды, — покачал головой дон. — Однажды ты сбежал от своей семьи, бросил мать, отказался от своего имени. Мы все поняли и простили тебя. Но сбежать от своего ребенка — это слишком. Вам не кажется, леди Говард, что оставить ребенка без отца было бы нехорошо?

— Очень нехорошо, синьор Кастельеро. И Бонни никогда так не поступит.

— Согласен, дядя. Отказываться от своих детей как-то не по-человечески.

— Тогда почему ты не со своей невестой, Бенито? Ты оставил беременную Клаудию в Америке, а сам… — дон замолк, неодобрительно глядя на мою руку в руке Бонни, и тут же продолжил: — сам уехал сюда, даже не сказав ей, когда вернешься.

Что ж, хоть не бросается открытыми обвинениями, типа «спишь с женой друга». Боится, что Бонни ответит «ага, и не собираюсь этого скрывать»?

— Думаю, привычка судить по себе тебя подводит, — в голосе Бонни зазвучала неприкрытая ненависть. — В отличие от тебя я не изменяю беременной жене и не собираюсь никому подкидывать своего ребенка.

— Ты зарываешься, Бенито! — Джузеппе тоже перестал притворяться, с него слетел весь напускной лоск, обнажив суть: огнедыщащего дракона. — Не смей позорить семью!

— Позоришь семью ты, дядя. Причем тупо позоришь. Как тебе вообще в голову пришло подсунуть мне Клау? Я не спрашиваю, как тебе пришло в голову с ней спать, хоть для тебя она и старовата! Но подкидывать мне своего ребенка, это даже для тебя слишком!

— Ты несешь чушь, — дон Джузеппе побледнел, но не сдавался. — Ты сам выбрал Клаудию, не смей валить на меня!

— А ты стал осторожным сукиным сыном, дядя. Не отпираешься, что Клау у тебя работала, и ты с ней спал. Хотя нет. Ты поступил как полный идиот, а не как осторожный сукин сын. Мало того, что ты пытаешься отобрать у Ирвина его собственность, ты еще и наследил везде, где только можно.

— Я не собираюсь оправдываться, Бенито. И не собираюсь обвинять никого в подтасовке фактов. Если у тебя есть разум и хотя бы зачатки совести, ты женишься на девушке, которая носит твоего ребенка, и прекратишь позорить Марко и Селию. В твоих родителей тыкают пальцами, потому что их сын ведет себя как шлюха. Марко никогда тебе этого не скажет, но скажу я. Ты — причина того, что мой брат при смерти. Он любит тебя, как родного. Он воспитывал тебя, растил, он дал тебе все, что не смог дать я. А ты отплатил ему позором. Ты позоришь всех, кому ты дорог! Мне стыдно за тебя!

— Браво, — Бонни поаплодировал, не вставая с места; его тон до странности сейчас напоминал Никеля Бессердечного. — Теперь я верю, что ты сам пишешь себе речи. Как думаешь, мадонна, секретарши бы рыдали?

— Стопроцентно бы рыдали, — согласилась я.

— Для импровизации вообще гениально, дядя. Но если ты репетировал заранее, то зря не обратил внимания на несоответствие целевой аудитории. Для режиссера и сценариста требуются совсем другие доводы, чем для секретарш. И, боюсь, эмоций тут будет мало. Я бы хотел услышать факты и логические аргументы, почему я должен усыновлять своего брата и не обнародовать твоей связи с моей несостоявшейся невестой. И нет, позор семьи — не логический аргумент, а грубая манипуляция.

Честно, я почти посочувствовала синьору Кастельеро. Но с другой стороны — какой повод для гордости своим сыном! Бонни хватило духу не просто высказаться, но и не поддаться на эту самую грубую манипуляцию. Как? Ведь в прошлый раз, с Клау, не устоял.

Но дон Кастельеро не сдался, нет! Он же — мафия, он же — политик! Преодолев желание прирезать Бонни столовым ножом, он собрал волю в кулак и продолжил психологическую атаку. Признал еще раз, что был знаком с Клаудией — и поэтому так радовался, что Бенито выбрал достойную во всех отношениях девушку. И заявил, что понимает, Бенито сложно признаться в своей ошибке, но ведь ребенок не виноват! Вы же согласны оба, что ребенок не виноват?

Сам собой, мы были согласны, и я даже демонстративно загнула два пальца: два согласия он уже получил, что будет третьим перед порцией наглой лапши?

Дон намек проигнорировал, только сверкнул глазами — увы-увы, взглядом меня не убьешь, даром, что кому-то очень хочется — и продолжил давить.

— Глупо отрицать, что ты спал с Клаудией, и тем более глупо заявлять, что она беременна от кого-то другого. Элементарный генетический анализ покажет, что ребенок твой…

Тут мы с Бонни переглянулись: дон не в курсе, что его сын был стерилен. Плохая у него разведка.

— …но доводить до такого жестоко! — тут же сменил курс дон, поняв, что парфянская стрела промазала. — Нельзя обижать и волновать беременную женщину! Если с ребенком что-то случится, готов ли ты взять на себя такую ответственность? И готов ли продолжать свои эскапады, зная, что это напрямую бьет по тем, кто тебя родил и вырастил? Не может быть, чтобы ты был настолько неразумен, чтобы не понимать — Марко Кастельеро сейчас необходимо душевное равновесие, забота и положительные эмоции. Вот и выбирай, Бенито, продолжать мстить мне и ранить этим тех, кого ты любишь, или оставить месть в прошлом и отплатить любовью за любовь.

О да. Эта речь была еще лучше, и попала прямо в цель. Бонни стало больно. Очень больно. Я чувствовала, как подрагивает его рука, слышала его дыхание и биение его сердца. Мне безумно хотелось его защитить, возразить дону Джузеппе, напомнить: по его вине в семье Кастельеро творится бардак, и нельзя перекладывать решение на Бонни.

Но я промолчала. Да, я леди Говард и мадонна. Да, я люблю Бонни и готова ради него на очень многое, даже насмерть поссориться с мафией. Вот только сейчас Бонни должен справиться сам, потому что он — мужчина, а не мальчик. Потому что это его отец и его семья.